Театральное действо, в котором участвуют три человека (Тасос Димас, Мелетис Илиас, Саввас Струмпос), длилось ровно шестьдесят минут; оно было дважды показано в Центре им. Вс. Мейерхольда. В это время подходил к концу фестиваль «Золотая маска», театральная Москва изнывала от избытка возвышающих, приятных, невнятных и т.д. впечатлений. На спектакле театра «Аттис» переаншлага не было. Зрители спокойно, без суеты рассаживались на длинных деревянных скамьях (всем желающим были розданы поролоновые подстилки), тихо готовились к зрелищу. На спектакль пришли те, кому это надо. Почти все знали, кто такой Аякс и почему он (если верить Гомеру) стал в приступе паранойи кромсать на части ахейскую скотину. Многие знали Теодороса Терзопулоса -- создателя Олимпийского театрального движения, главы Международного института театров Средиземноморья, руководителя театра «Аттис» и много чего еще. Как ни странно, некоторые знали даже, кто такой Аттис.

Любому режиссеру, желающему ставить трагедии (не только греческие), надо бы прочесть поэму Катулла: речь идет о юноше, оскопившем себя во славу Кибелы (Кивевы -- в переводе Ошерова), ощутившем великолепную оргиастическую свободу и наутро раскаявшемся: Ой-ой-ой! Себя сгубил я! Ой-ой-ой! Что сделать я мог! Великая богиня Кибела, однако, вовсе не собирается возвращать новоявленной деве Аттис ее мужское достоинство; напротив, она насылает на кающуюся менаду своего ручного льва-убийцу; дева Аттис, запуганная насмерть, остается служанкой Кибелы «до конца безрадостных дней»: иных возможностей просто нет.

Катулл заканчивает свою поэму мольбой, касающейся только его самого: Пусть пребуду в отдаленье от твоих чудовищных тайн!/ Пусть других пьянит твой ужас!.. Это и есть истинное самоощущение трагического поэта. Катарсис (как бы мы ни понимали это слово) -- да, охотно; кайф от чудесного ужаса (который в итоге делает тебя своим рабом) -- ни за что на свете. Именно это режиссер Терзопулос старается втемяшить зрителям: он умоляет почувствовать разницу и сделать выбор.

«Аякс. Безумие» -- последняя часть его театральной трилогии (прежде были «Эпигоны» в Афинах и «Персы» в Москве), и ее для удобства публики мы назовем антивоенной. Современному европейскому режиссеру неприлично быть аполитичным: разумеется, новый спектакль Терзопулоса -- это отклик на патологическую активность вооруженных сил, которых в мире стало слишком много. Афганистан, Чечня, Балканы, Ирак, далее везде -- количество людей, готовых умирать и убивать по приказу, превосходит все мыслимые возможности, а ведь китайцы к игре еще не приступили. «Меня все хотят убить. И те, которые по мне стреляют, и те, кто посылает меня в воздух. И какая мне разница, кто победит, если я все равно буду мертв?» -- сказал американский летчик Йоссариан, герой романа «Поправка-22». Эта беспафосность самостоятельного жизнелюбия, вероятно, близка Теодоросу Терзопулосу.

Поэтому воинственность Аякса Теламонида превращается в безумие самым естественным образом: а что иное с ним, таким воинственным, могло еще произойти? Поэтому обрывки трагедии, написанной Софоклом, делятся натрое невменяемыми сатирами (двое с накрашенными глазами, один, главный, как есть, без макияжа). Поэтому спектакль начинается с переклички темных, бессмысленных пересмешек: «А-ха-ха»; «А-ха-ха-ха»; «А-ха-ха-аха» -- звук постепенно усиливается вместе со светом. Потом три разнообразно высвеченных, разнообразно кривящихся существа изобразят нам «Илиаду». Вернее, всю дурь махания мечом (в спектакле Терзопулоса -- двумя хулиганскими ножиками) и все равнодушие парнокопытной твари, для которой «вчера», «завтра» и «сегодня» сливаются в безразличное: все равно же зарежут! Главное в «Аяксе. Безумии» -- то, что жрец, безумный боец, простое животное и его потроха существуют нераздельно. Так и надо.