Четвертый Московский международный фестиваль «Мода и стиль в фотографии-2005», организованный Московским домом фотографии, снова, как и три прошлых раза, раскинулся по всему городу. Но материала так много, что крупные экспозиционные площадки вынуждены принимать сразу по несколько ничем не связанных между собой выставок. В этих пестроте и сумбуре третий этаж Московского музея современного искусства на Петровке выглядит необычайно выигрышно и даже концептуально. У всего показываемого здесь налицо близость, во-первых, географическая: зрителя ожидают исключительно отечественные проекты. Во-вторых, эстетическая: проекты эти посвящены китчу, трэшу и всяческим стилизациям, то есть искусственным, наигранным формам визуальной культуры.

Однако мода, ставшая заглавной темой фотофестиваля, тоже является образованием неорганическим. Коллективным произведением дизайнеров, промкапиталистов и медиамагнатов, насильственно регулирующих к вящей прибыли внешний облик человеческого сообщества. Прельстительный гламур -- это всего лишь белоснежная верхушка айсберга, который, вместо того чтобы неприкаянно растаять в теплых водах повседневности, все сильнее образует вокруг себя центростремительные потоки. Выставленное же сейчас в церетелиевском музее -- подводная часть грозной ледяной глыбы, не менее опасная для общественных нравов, но как бы непубличная, низовая.

Если мода стала синонимом вкуса хорошего, то китч традиционно воспринимается атрибутом вкуса плохого. Однако мало кто задумывается о выморочной надуманности, химеричности самого понятия «вкус». И те сомнительные с традиционной точки зрения артефакты, что с легкостью подпадают под определение mauvais ton, заставляют прежде всего усомниться в незыблемости стандартов bon ton применительно к естественному, ничем не ограниченному порядку вещей. Всякая измысленная красота, будь то новинки сезона с подиума фэшн-дефиле или антикварное пошлое изображение толстушки неглиже, вздымается на руинах живой жизни, подверстывая оную под себя. Так было при любых властях и режимах: в этом смысле «мода и стиль» внеидеологичны. Все это в очередной раз понимаешь, разглядывая необычную фестивальную экспозицию на Петровке.

Здесь два «исторических» проекта -- «Красиво жить не запретишь. Китч в открытке и фотографии» и «Катя и Коля дома и в школе. Советская постановочная фотография 1960-х годов» -- сталкивают вроде бы очевидных политических антагонистов. С одной стороны, ставшую уже раритетной массовую полиграфическую изопродукцию начала XX века, «крашенки» (раскрашенные анилином, отретушированные, а затем отпечатанные в типографии фотки-открытки) с целующимися парочками, пухлыми бэбиками, волоокими красавицами и собачками с выпуклыми глазками-бусинками. С другой стороны, те же самые «крашенки» эпохи соцреализма, тоже отпечатанная полиграфически и тоже сильно отретушированная фотосерия про жизнь юных пионеров, ставшая учебным пособием по иностранному языку и иллюстрирующая набор грампластинок для V--VIII классов. Стилистика у экспонатов двух выставок различна (ведь есть разница между напыщенным «Цветы увянут, а любовь умрет и не воскреснет вновь» и лаконичным «Коля делает уроки»!), но дух един. Чрезмерная, барочная апология житейских радостей, превращающая мещан в гедонистических сверхчеловеков, и образцово-показательный чертеж скромного до неразличимости быта будущих строителей коммунизма равно лживы и, несмотря на свою фотографическую природу, не имеют отношения к обыденности и достоверности. Китч буржуазный и китч советский в своей общей искусственности гораздо ближе к высокому искусству, тоже любящему приврать. Ну и к высокой моде, конечно, которой простой обыватель не достанет даже до талии.

Именно по ведомству искусства проходят еще три проекта с Петровки, в которых в китч сознательно играют современные художники (и это стилизация, если вспомнить Сюзан Зонтаг, уже станет называться высокоинтеллектуальным термином «кэмп»). Личный протеже директора МДФ Ольги Свибловой, провинциальный философ, взявший в руки фотокамеру, провокатор и эротоман Сергей Чиликов в серии «Старухи» превращает в супермоделей пожилых обитательниц самарской коммуналки. Они то задумчиво грустят на фоне замызганной плиты и жестяных тазов, то тянут вверх руки со швабрами. Питерский светский журналист Валерий Кацуба в проекте «Времена года. Мои друзья» запечатлел для вечности главных героев петербургской богемы, снимающихся в исторических местах города и окрестностей в мизансценах, тоже взятых напрокат у истории: за столом на дачной веранде, на лодочке посреди озера, на скамье Летнего сада, на катке и т.д. Еще жестче, ироничнее и самокритичнее работы знаменитых учеников покойного ныне основателя петербургской Новой академии изящных искусств Тимура Новикова, профессоров академии Олега Маслова и Виктора Кузнецова. Их «Пестрые рассказы» -- игры в классику, при которых два нескладных (один тонкий, второй толстый) современных дядьки без трусов, но в плащах и шлемах заняты парафразами на тему античного искусства и салонной живописи XIX века в пейзажах петергофского парка. Это смешная и печальная история в духе комической оперы осьмнадцатого столетия о конце Золотого века. Сознательная, нарочитая неестественность объединяет три эти «актуальные» выставки, авторы которых не боятся обвинений в дурновкусии и решительно издеваются над агрессивными канонами возвышенной красоты, сталкивая их с низкой земной реальностью.

Итак, все вроде бы ясно: китч есть изнанка моды, а стиль -- предел антигуманной неестественности. Но в конце экспозиции в Музее современного искусства зрителя ожидает последний -- и самый яркий -- проект «Круг Родченко. Стильные люди», подготовленный Домом фотографии при поддержке MasterCard. Это снимки (впрочем, современной цифровой печати), сделанные самим великим фотографом и художником, а также его друзьями и коллегами в революционных 1920-х годах. Тогдашние авангардисты презрели все земное, боролись с мещанством, увлеченно строили новую жизнь и создавали не только новую революционную эстетику, но и этику. В этом смысле более «стильных» людей, превративших в произведения искусства самих себя, еще надо поискать. Однако фотографии Родченко, Игнатовича, Кауфмана и прочих отличаются необычайной естественностью. А «прозодежда» сидит на суровом Родченко столь же великолепно, как прозрачное газовое платье на ветреной Лиле Брик. Революционная эстетика в то время была не модой, не стилем, а жизнью. Жизнью, которую мы потеряли. Эту потерю ты ощущаешь отчетливо и ясно. И тогда открытки с котятами, тупые пионеры 60-х и голые неоакадемисты обретают окончательную стройность и связность.

Кто бы мог подумать, что столь революционный проект нам покажут в музее Церетели, да еще в рамках вполне буржуазного по духу фестиваля?