Обзорами литературных журналов я занимаюсь с начала 90-х годов. Тогда я стремился хоть как-то истолковать едва ли не всякий новый опус, выявить смысл (радующий или огорчительный) в каждом редакторском решении. Но для того чтобы вести речь о смыслах (романов, стихов, статей и редакторских решений, благодаря которым все они становятся публичной собственностью), нужно самому эти смыслы видеть. Или хотя бы предполагать возможность их существования. Видимо, это и называется «участием в литературном процессе». Вот я в нем (много кем в ту пору похороненном) и участвовал. Ликовал, бранился, язвил, давал (бес)полезные советы -- был в каждой бочке затычкой, за что и получал время от времени по мозгам от вполне законно раздосадованных писателей и коллег-критиков. Умно это было или глупо -- не мне судить. Во всяком случае, мне казалось, что наши (условно говоря -- внутрилитературные) споры могут быть интересны читателю, что они втягивают его в мир живой словесности.

Прошли годы, и верх взяло сомнение. Стоит ли руками махать? Зачем обычному читателю газеты (даже и интересующемуся литературой) знать, что в журнале «Ясный пень» проза оставляет желать лучшего, что стихотворец Самоглотов заваливает своими текстами все повременные издания, что у молодого рассказчика Ухватера нет ни одного достоинства кроме молодости, что живой классик Канареюшкин (чьи прежние сочинения по сей день дороги не мне одному) пишет уже даже не левой ногой и что в критическом разделе журнала «Стерня» благоглупости отставной козы барабанщиков чередуются с заморочками не менее диких третьекурсников? Нельзя валить на подписчика «цеховые» проблемы, даже если нет издания, где их можно было бы обсуждать. Служишь -- служи. Информируй публику о том, что, по твоему разумению, достойно прочтения. (Ведь не перевелись у нас замечательные поэты и прозаики, и радоваться их удачам ты пока не разучился.) Или о том, что тебе лично не по душе, но кого-то впечатляет и интригует. Или о том, что ни в какие ворота не лезет, но без тебя станет (уже стало) притчей на устах у всех. Как говорят герои анекдотов и продвинутых фильмов: Фильтруй базар!

Вот я и фильтрую. В четырех мартовских журналах -- «Дружба народов», «Знамя», «Новый мир», «Октябрь» -- опубликовано четырнадцать рассказов и «повестей» (рассказов, но чуть подлиннее) девяти авторов. (Из чего легко сделать вывод: в одном случае нам предложена подборка коротких текстов -- так оно и есть.) Представлены все стандартные темы: от солдатской недоли до недоли эмигрантской. Представлены все стандартные типы письма: от сурового правдоподобия до туманной притчевости. Все четырнадцать опусов исчерпывающе характеризуются волшебной формулой: можно печатать. Что с легкостью необыкновенной оборачивается собственным негативом -- можно не печатать. Я не сомневаюсь, что каждый из девяти прозаиков хотел донести до читателей какую-то «весть». До меня, однако, не донесли. Либо я и так знаю ту правду (не обязательно здесь ставить кавычки), ради которой автор расставлял слова в относительно осмысленном порядке, либо словесная вязь вообще не вызывает никакой реакции. Кроме профессиональной -- не хуже иных-прочих. И в самом деле не хуже. Но не рекомендовать же мне на этом -- и только на этом -- основании четырнадцать рассказов пытливому читателю? Вдруг поверит? А провести сортировку и вывести полужирным шрифтом несколько имен и названий не могу. Потому что те, что останутся за кадром, ничуть не хуже возможных избранников. И не лучше. Такая вот «песня без слов» получается.

Со стихами примерно та же картина -- двенадцать грамотных подборок. «Традиционалисты» уравновешивают «авангардистов», титулованные сочинители -- неофитов. Цветут все цветы -- во славу редакторского плюрализма. План по стихопроизводству выполнен. Почти столь же успешно, как план по малой прозе. Почти -- потому что в «Дружбе народов» действительно нужно читать «Полеты над-под» Инги Кузнецовой, а в «Октябре» -- «Загрубелый воздух» Максима Амелина. Что ж, двое из двенадцати (одна шестая предложенного корпуса) -- совсем не плохой показатель.

Но ведь есть еще и «большая проза». Та самая, на которой журналы должны держаться. Есть, как без нее. Во всех четырех журналах. О новомирском романе Олега Ермакова «Холст» говорить сейчас неудобно -- обещано окончание. Быть может, оно как-то динамизирует длинный, тягучий и невнятный текст, некогда приметного «молодого прозаика», что давным-давно перестал быть молодым. Коли будет так, то на радостях, пожалуй, рецензию напишу. А коли будет разворачиваться «Холст» прежним, «мартовским», манером, останусь при своем грустном недоумении.

«Роман-палимпсест» Алексея Цыварева «Арундель 405» («Октябрь») обсуждать будет кто-нибудь другой. Допускаю: найдутся литераторы, что усмотрят в этих манерных занудных вариациях на темы апокрифов злонамеренное и циничное кощунство. Допускаю: кощунство (идущее скорее от пижонской дури, чем от сознательной установки) там действительно есть. Допускаю: если вглядеться попристальнее, никакого кощунства не обнаружишь. Допускаю: если все-таки сыр-бор разгорится (чему погода весьма благоприятствует), мигом сыщутся для «Арунделя» велеречивые адвокаты. Допускаю: редакция видит в «романе-палимпсесте» очередную эстетическую провокацию и аккуратно планирует скандал. Если так, то потребуются незаурядные пиар-усилия. Цыварев не Сорокин. А главное, допуская столь многое, не могу я представить себе человека, способного удержаться от сна над томительно скучными страницами «Арунделя 405».

В «Дружбе народов» и «Знамени» ситуация иная. И «Пир» Владимира Алейникова, и «Вечный календарь» Владимира Кравченко непременно найдут своих благодарных читателей (сам я из их числа). Это сильные и свободные вещи, исполненные вдохновенными и артистичными мастерами. Печатать их было не «можно», а нужно. Но естественной потребности в читабельной прозе ни «Пир» (грандиозная поэма о богемном прошлом автора, о нищем и роскошном веселье ранних семидесятых, о ставших мифами «культурных героях» отшумевшей эпохи -- Сергее Довлатове, Венедикте Ерофееве, Анатолии Звереве и других замечательных друзьях Алейникова), ни лирический «роман в новеллах» Кравченко о недавних временах удовлетворить не могут. Не для того писаны. Это -- поэзия. Не только у Алейникова, что то и дело переходит с метризованной (в разных фрагментах -- по-разному) прозы, на беспримесные (хоть и в строчку записанные) стихи, но и у обходящегося без музыкальных вольностей Кравченко, чья книга, судя по всему, опубликована пока далеко не в полном объеме. (Напечатанная в декабре прошлого года «Новым миром» повесть «Из пороха в порох» тесно с «Вечным календарем» связана. Если не просто из него вынута.) Восхищаясь громокипящим повествованием Алейникова (впрочем, несколько затянутым -- без иных вставных новелл можно было и обойтись) и сосредоточенными, стройными и умными, исповедями Кравченко, я понимаю, что, увы, чувство это разделит со мной далеко не всякий читатель. В том числе и читатель с хорошим вкусом и доверием к современной словесности. Рядом с Кравченко и Алейниковым должна была бы разместиться более скромная (это не значит «стертая»!) проза. Разместилось энное количество повестей-рассказов, о которых уже было сказано.

Если вы думаете, что за плачем по «архаичным» журналам последует гимн «продвинутым» издательствам, крепко взявшимся за производство «бестселлеров для умных», то вынужден вас разочаровать. Прочитал я за последнее время четыре (не считая «Шпионского романа» и «Фантастики» Акунина, что ни в чем не уступают его «Детской книге») романа. С сюжетами, прототипами, сплетнями, обличениями и во весь голос заявленными претензиями на «динамичность», «современность» и «интеллектуальность». Опускаю имена известных и чающих славы авторов, манящие заголовки, названия издательств -- здешний базар фильтруется так же легко, как журнальный.