Пьеса современного английского драматурга Патрика Марбера Closer (в версии режиссера Петра Штейна и продюсера Юлия Малакянца -- www.London.ru) уже знакома продвинутым столичным зрителям. Года два назад ее привозил в Москву Королевский национальный театр Великобритании (тогда название перевели как «Прикосновение»). На пресс-конференции, состоявшейся накануне гастролей, представители британского совета стращали присутствующих: вы, мол, увидите такое... В смысле -- пуритански воспитанных граждан просим не беспокоиться. Но нас не запугаешь. Русские зрители вежливо скучали, пока герои Марбера разбирались, кто из них причинил другому моральную боль, и заметно оживлялись, когда речь заходила о технике секса.

Closer (одна британская газета назвала ее «лучшей пьесой о сексуальных отношениях») формально относится к английской драме новой волны, но фактически имеет к ней отношение весьма отдаленное. После знакомства с опусами некоторых представителей этой волны (например, Shopping & Fucking Марка Равенхилла или Cleansing Сары Кейн, среднестатистический герой которых -- страдающий наркоманией гомосексуалист с садомазохистским комплексом) произведение Марбера кажется диетической овсянкой. В центре его две моногамные (!) и гетеросексуальные (!!) семьи, члены которых не страдают перверсиями, наркоманией или алкоголизмом. Героям Кейн или Равенхилла претит социальная иерархия и вообще все устоявшееся и упорядоченное. Герои Марбера -- законопослушные граждане, а один из них -- дерматолог Ларри -- и вовсе респектабельный буржуа. Другими словами, не считая sex talk (сколько раз, в каких позах и с кем тебе было лучше), который время от времени ведут персонажи, это типичная мелодрама со страстями, ревностью, изменами и гибелью одной из героинь в финале. Единственная сцена «Прикосновения», могущая по-настоящему взбодрить зал, -- знакомство героев с помощью Интернета. Ларри и журналист Дэн одновременно выходят в сайт под названием «London fuck» и завязывают переписку. При этом Дэн рекомендуется женщиной и рассказывает о своих сексуальных фантазиях от ее лица. Ларри так заинтригован, что мечтает познакомиться с интернетовской нимфоманкой, но дальше все опять развивается в русле традиционного гетеросексуального мелодраматизма.

В общем, стращать здесь по большому счету нечем. И произведение, в котором англичане увидели интеллектуальную пьесу, бросающую вызов буржуазному обществу и его устоям, представители отечественной антрепризы резонно расценили как любовную драму, сдобренную некоторой толикой эротизма. Нетрудно догадаться, что при такой разности подходов спектакли Королевского театра и «Независимой антрепризы» отличаются друг от друга как лед и пламень. Англичане поразили отстраненно-холодноватым способом подачи текста. Самые грязные фразы в их устах звучали совершенно органично: это не темная сторона жизни, а жизнь как таковая. Наши играют бенефисно, жирными мазками, смакуя все клубничные места. Английские артисты почти все время сохраняли на сцене почтительную дистанцию, наши все время хватают друг друга за эрогенные зоны. То, что одна из героинь работала стриптизершей, после просмотра гастрольного спектакля даже и не запомнилось. У Петра Штейна сцена стриптиза становится едва ли не главной постановочной находкой, отчего спектакль в целом приобретает оттенок кабаре. У англичан разговор героев в Интернете бесстрастно высвечивался на огромном мониторе. Сергей Виноградов и Валентин Смирнитский проговаривают его вслух, а Смирнитский даже имитирует венчающий этот диалог оргазм. Зато висящий на заднем плане экран активно используется для демонстрации клипов, действующими лицами которых чаще всего оказываются презервативы фирм Durex.

Надо сказать, что английская сцена вообще весьма равнодушна к тому, что называется режиссурой (отдельные яркие личности вроде Деклана Доннеллана -- лишь исключение из правила). Постановщик обычно выполняет здесь роль сугубо прикладную -- развел артистов, чтобы они не путались друг у друга под ногами, и молодец. У нас самый завалящий режиссер постарается как-нибудь -- музыкально, ритмически, с помощью света, наконец, -- решить хотя бы финал. В спектакле Королевского национального (за режиссера там был Пэдди Каннин) все куда проще. Прозвучала первая реплика пьесы -- начался спектакль, прозвучала последняя -- закончился. Зрителей Туманного Альбиона интересуют не режиссерские изыски, а качественные актерские работы, и спектакль Королевского театра этим требованиям вполне отвечал. Английские артисты пытались играть характеры -- сложные, глубокие, противоречивые. Наши играют типажи. Смирнитский (Ларри) -- постаревшего Портоса, сладострастника и немного нюню. Сергей Виноградов (Дэн) -- страдающего плейбоя. Ирина Апексимова (Анна) -- деловую женщину. Екатерина Климова (Элис) -- глупышку, способную на подлинное чувство.

Спектакль Королевского театра был скучным, но совершенно не пошлым. Наш оказался пошлым, но занимательным. О борьбе с буржуазными устоями его авторы, похоже, и не вспоминали, интимных откровений совершенно не стеснялись. Что лишний раз свидетельствует о необычайном расцвете свободы и демократии в нашей стране и о том непреложном факте, что само понятие «буржуазность» бесшабашному русскому народу всегда было чуждо.