Через два года после начала иракской кампании США и их союзников по антитеррористической коалиции можно смело говорить о результате этой войны как о "всемирной Чечне". В этом смысле российские политики, периодически подчеркивающие, что Россия первой приняла на себя удар международного терроризма в Чечне, правы.

Разумеется, у чеченской кампании России и иракской кампании США есть принципиальные отличия. США и их союзники воюют за тысячи километров от своей территории, тогда как Россия -- на своей территории. США ставили целью свергнуть конкретный политический режим в чужой стране. Россия -- восстановить конституционный порядок в одном из своих регионов. Но гораздо важнее не различия, а сходства двух войн. И в Ираке, и в Чечне масштабные боевые операции "сил добра" привели к вспышке партизанского терроризма. И в Ираке, и в Чечне "силы добра" пытаются соблюсти видимость демократических процедур и путем выборов сформировать легитимные местные органы власти из местных политиков. В итоге и тут, и там пока получились марионеточные правительства, которые не в состоянии самостоятельно контролировать обстановку без постоянного масштабного военного присутствия "сил добра".

При этом базовые причины весьма скромных успехов десятилетней войны в Чечне и двухлетней войны в Ираке отнюдь не в сепаратизме чеченцев или горячей любви иракцев ко вполне тираническому режиму Саддама Хусейна. Кстати, главных тактических целей обе военные кампании достигли. Совершенно очевидно, что в Чечне нет реальных политических сил, которые могли бы привести эту территорию к независимости от России. Равно как и в Ираке реставрация режима, подобного саддамовскому, маловероятна. А вот стратегическая задача -- превратить очаги напряженности в зоны прочного и стабильного мира -- пока выглядит неразрешимой.

Идеологи терроризма не случайно пытаются перевести и противостояние в Чечне, и противостояние в Ираке в религиозную плоскость в сферу борьбы ислама против "чужеродной" западной цивилизации. Для них это точно такое же идеологическое прикрытие бесчеловечных акций и насилия, как борьба за демократию -- для американцев в Ираке или наведение конституционного порядка -- для российских федеральных войск в Чечне. И в Ираке, и в Чечне мы наблюдаем столкновение совершенно разных цивилизаций. И силовые методы неэффективны именно потому, что насилие способно лишь разжигать ненависть, углублять эту идеологическую пропасть между цивилизациями.

Строго говоря, проблема в том, что ни Россия в Чечне, ни Америка в Ираке пока не предъявили народам, которые они "спасали" от варваров, существенно более привлекательную политическую и житейскую перспективу. Пока в Чечне царит нищета, пока продолжаются массовые зачистки и похищения мирных жителей, пока люди на собственной шкуре не убедились, что победители хотя бы отчасти в состоянии компенсировать им ущерб от десятилетней войны, в регионе нет основы для прочного мира. То же самое и в Ираке, где война к тому же обострила внутрирелигиозные противоречия между шиитами и суннитами.

Главный урок "всемирной Чечни" состоит в том, что подобного рода кампании в отличие от классических войн в принципе не выигрываются на полях сражений или в ходе конкретных успешных спецопераций по устранению лидеров террористов. В такой войне тот, кто ведет ее с позиции сильного, берет на себя всю полноту политической ответственности за реальное восстановление мирной жизни на контролируемой территории. И этот процесс восстановления мира может занимать годы или даже десятилетия.

Принципиально новый тип войн с международным терроризмом, когда противник везде и нигде, когда он экстерриториален и не ведет открытых боев, заставляет задуматься над принципиально новыми подходами к таким кампаниям. Войны в Ираке и Чечне пока не дают ответов -- они лишь задают вопросы. Мы не знаем, как подчинить разные цивилизации одним общечеловеческим ценностям. Мы не знаем, как устранить не только саму инфраструктуру террористов, но и те идеологические основания, которые заставляют миллионы людей в мире вставать на этот путь.

Через два года после начала иракской войны, через десять лет после начала войны чеченской мы убедились, что человечество сложнее наших базовых представлений о добре и зле.