Радикал Джозеф Кошут (род. в 1945 году) -- создатель и главный теоретик концептуализма, освободивший художника от необходимости создавать рукотворные объекты и разрешивший ему спокойно и самодовольно нежиться в мире идей. Мол, если автор сказал, что это -- искусство, значит -- искусство. Априори. Других критериев, нежели интенция создателя, у нас нет: всякое произведение есть феномен сугубо эстетический, самодостаточный (Кошут говорит -- «тавтологический») и не имеющий никаких внешних стандартов оценки. С реальностью художественное высказывание не соотносится, никакой информации кроме как о самом себе не несет. Природу имеет не оптическую, а лингвистическую, то есть самоедски исследует самое себя -- свои границы, возможности порождения, формы существования и т. д. От «морфологии» (работы над формой) искусство перешло к «функции» (анализу своего функционирования). От «явления» -- к «концепции». Приблизительно так говорил Кошут в своей статье-манифесте «Искусство после философии» (на самом деле имелось в виду -- «вместо философии»), опубликованной в 1969 году.

На практике это выглядит так. Стоит стул, рядом висит фотография стула и увеличенное фотовоспроизведение статьи «Стул» из толкового словаря -- все равны между собой и являются частями работы «Один и три стула», первого концептуального опуса Кошута 1965 года. Смысл в том, что описывающий объект текст, фиксирующая его фотография и сам объект в художественном контексте теряют свою материальность и становятся лишь частями художественного высказывания. Потом появились «Один и три молотка» и т.д.

Общее название цикла -- Art is Idea is Idea. Совсем как у Гертруды Стайн: «Роза есть Роза есть Роза». Но только куда трагичнее -- с подтекстом: «я знаю, что ничего не знаю». И это уже ближе к лингвистическому пессимизму Людвига Витгенштейна, которого Кошут боготворил и выдержки из «Логико-философского трактата» которого постоянно воспроизводил в своих текстовых работах. Не картинах, а именно материальных носителях идеи. Которыми могут быть и текст художника, и воспроизведенный им чужой текст, и арт-объект, и инсталляция. И... пустота, которой, в сущности, и посвящено все искусство Кошута.

Тем не менее у этого разрушителя традиционной, миметической эстетики было вполне академическое и добротное образование. Уже в десятилетнем возрасте он поступил в школу дизайна в родном американском Толедо. Скандальную работу со стулом он сделал, будучи студентом в Школе визуальных искусств Нью-Йорка. По окончании школы тут же стал ее преподавателем. В 22 года Кошут получает первую музейную выставку. После этого будут три кассельские «Документы» -- в 1972-м, 1982-м и 1992-м. И мировое признание. Одно из свидетельств которого -- торжественное приглашение на закрытие биеннале в Москву, на родину «московского романтического концептуализма».

У последнего со стерильным и аскетичным Кошутом мало общего. Тем не менее их классик имел опыт совместной деятельности с классиком нашим. В 1994-м году в Варшаве в Уяздовском замке открылась совместная выставка Джозефа Кошута и Ильи Кабакова «Коридор двух банальностей». То был длинный ряд придвинутых друг к другу столов, обшарпанных -- с российской стороны, опрятных -- с западной. Фрагменты коммунальных разговоров и цитаты из великих европейских мыслителей. Коллективная речь и дискурс интеллектуальной власти, уравненные в банальной пустотности.

Визит в Москву для Кошута тоже оказался пустоват (если не считать сытного торжественного ужина в ресторане «Пушкинъ»). Он посетил фуршет в Музее Ленина, прочитал лекцию в «Клубе на Брестской» и ответил на вопросы. И именно в общении раскрылся как вполне живой, обаятельный и остроумный человек. Его дискуссия с залом -- лучшее в московских гастролях.