Пьесу «Болеро» Павел Когоут (родившийся в 1928 году пражанин, пользовавшийся любовью московской публики в 60-х, когда все чешское было почти синонимом диссидентскому, автор провалившейся пару лет назад в МХТ пьесы «Нули») написал совсем недавно. И только что сыграла премьеру «Табакерка». Но сюжет -- точнее, принцип построения сюжета -- столичным театралам уже знаком. В театре «Эрмитаж» идет поставленный Михаилом Левитиным спектакль «Леокадия, или Десять бесстыдных сцен» по пьесе Артура Шницлера «Хоровод». Австриец, увлекавшийся теориями Фрейда, в начале прошлого века сотворил пьесу из десяти сцен, в каждой из которых для быстрого перетраха встречались мужчина и женщина; затем, допустим, мужчина исчезал, у женщины появлялся новый партнер, потом возникала новая женщина, и т.д. Именно эту схему и позаимствовал для своего «Болеро» Когоут. Ставить спектакль взялся Владимир Петров.

Режиссер, блистательно работавший в Омской драме («Натуральное хозяйство в Шамбале», «Женщина в песках» -- последняя увезла в Сибирь «Золотую маску» за лучший спектакль сезона), в Москве из заметных работ сделал только какого-то растрепанного Павича в МХТ («Вечность и еще один день»). В этом Павиче он пытался скрестить свою любовь к прохладным, замысловатым структурам текста со свойственной МХТ последнего времени витальностью. Ровно то же самое он пытается сделать в «Болеро» -- с более печальным результатом.

Текст Когоута -- вполне умственное упражнение. Есть такая задача: выстроить цепочку пар и в финале замкнуть ее, чтобы герой первой сцены встретился с героиней последней. Придумать обстоятельства, последовательно связывающие десятерых человек; постараться прописать роли, чтобы актерам было что играть (а каждый из них находится на сцене в течение двух эпизодов -- то есть нужны очень быстрые, очень точные характеристики). И вместо того, чтобы придвинуть эту схему к носу зрителя, пригласить его порадоваться игре ума (ну, невеликой - но все же вполне любопытной), Петров решает эту схему «обживать», расцвечивать и украшать.

Оформлявший спектакль Александр Боровский водрузил на сцену большую кровать, изголовьем упирающуюся в параллельную рампе стенку. Стена в течение спектакля тихонько отъезжает в глубь сцены -- и кровать становится все длиннее и длиннее, достигая масштабов чуть не взлетной полосы. На эту взлетную полосу приземляются бизнесмен и бизнесвумен; бизнесвумен и министр; министр и его жена; жена и ее любовник... и т.п. Большинство персонажей всерьез интересуется только деньгами; секс для них -- или средство достичь чего-то в бизнесе, или минутная передышка между денежной гонкой. Нормальное человеческое чувство в этом хороводе обречено на гибель; студент, мимоходом ставший жиголо, теряет мгновенно найденную -- и, видимо, единственную любовь (студента отлично сыграл Денис Никифоров; пожалуй, лучшая работа в спектакле). Когоут при постройке схем не забывает морализаторствовать; а Петрову надо развлекать. И между каждым из диалогов он устраивает постельную сцену.

Сотворить десять разных постельных сцен -- задача непростая. Любовники у Петрова: тривиально бултыхаются под простыней; надувают воздушные шарики (он -- «колбаску», она -- «кружок»); изображают барабанщиков (палочками по какой-то гулкой поверхности); выдают трели из охотничьих свистков; ну и так далее. И то, что в финале возникает двойное самоубийство (разорившийся бизнесмен и его жена), кажется лишь усталым жестом драматурга, которому надо было как-то закончить пьесу. Иначе ее герои так и продолжили бы делать деньги и изменять женам. А «Табакерка» бы все играла и играла про это нескончаемый спектакль.