Анатолий Иксанов, генеральный директор Большого театра, принадлежит к числу тех менеджеров нового типа, острый дефицит которых в сфере культуры стал очевиден еще задолго до того, как культурным процессом заинтересовалось нынешнее российское правительство. Он пришел в Большой театр в 2000 году, когда сам театр перешел в ведение российского Министерства культуры (до этого он формально был в прямом подчинении у президента). До этого он 20 лет прослужил в знаменитом БДТ, а потом два года работал финансовым директором на телеканале «Культура». С именем Иксанова в тот момент связывали многие успехи БДТ, создание театрального Благотворительного фонда и даже появление в местном культурном обиходе термина «фандрайзинг».

В Большой театр его пригласили в надежде на то, что ему, как искушенному в традиционных и новых способах культурного управления менеджеру, удастся не только наладить административную механику ГАБТа, но и развернуть консервативный, утяжеленный привычными укладами корпус Большого театра лицом к современным тенденциям мирового театрального процесса. Иксанов воплощал собой тип опытного просвещенного управленца, сторонника рыночной экономики, использующего западный опыт (Анатолий Иксанов кроме прочего стажировался в США, Франции и Швейцарии), административного виртуоза, умеющего балансировать между традициями и новациями. Именно на эти его качества тогда делала ставку команда тогдашнего нового министра культуры Михаила Швыдкого, рассчитывающая энергичными мерами избавить Россию от тяжелого наследия советского режима и сделать управление учреждениями культуры оптимальным и эффективным.

Кроме того, Большому театру предстояла масштабная реконструкция, и одной из главных задач нового директора стала необходимость подготовить и провести ее так, чтобы огромные деньги не утекли в песок, как это в России принято.

Одним из первых шагов Анатолия Иксанова в новой должности было привлечение американской консалтинговой компании "Маккинзи" к разработке оптимальной структуры управления ГАБТом. С подачи Иксанова начали говорить о необходимости научиться считать доходы-расходы Большого театра, заниматься грамотным современным продвижением на рынок собственной продукции (спектаклей, записей и т.д.).

Была изменена система продажи билетов и ценовая политика, что привело к увеличению выручки театра до 4 млн долл. Был сформирован совет попечителей, уже за первый год существования собравший 1 млн долл. Проведены структурные реформы, усилившие горизонтальные связи театральных отделов и позволившие начать практику долгосрочного планирования, принятую во всех театрах мира.

В то же время с деятельностью Анатолия Иксанова связаны и скандалы: от громкой попытки увольнения Анастасии Волочковой и тихого «временного» исчезновения Николая Баскова до конфликтов скорее производственных, нежели светских -- с Геннадием Рождественским или Александром Ворошило.

Все говорит о том, что опыт работы по реформированию одной из главных в стране театральных систем с ее впечатляющими родовыми чертами (сложностью личных отношений, борьбой амбиций, помноженных на славу первого театра в государстве, запутанностью административных механизмов) у Анатолия Иксанова достаточно содержательный, чтобы войти в своеобразную «базу данных» разработчиков новых программ реформирования культурной сферы. Речь идет о предложенной правительством театральной реформе, вызвавшей бурю эмоций в театральных кругах, и программе развития культуры, которая была представлена Министром культуры и массовых коммуникаций Александром Соколовым на заседании правительства в декабре, вызвала неординарную по форме и смыслу дискуссию членов правительства и была отправлена на доработку до середины лета.

Между тем в официальных инстанциях, кажется, пока не интересовались опытом и соображениями одного из самых заметных в России театральных топ-менеджеров. Не обращалась и пресса к Иксанову за уточнением его позиций относительно реформирования театральной сферы. Именно поэтому, продолжая серию публикаций «Времени новостей», посвященных обсуждению театральной реформы и правительственной культурной программы, обозреватель газеты Юлия БЕДЕРОВА обратилась к Анатолию ИКСАНОВУ за подробными комментариями.

-- Анатолий Геннадиевич, вы знакомы с программой развития культуры, которая обсуждалась в декабре на заседании правительства? Кстати, какое впечатление произвело на вас это обсуждение?

-- Что касается программы, я, как и большинство, ее не читал, что там написано, не знаю, даже не знаю, кто ее автор. Ведь никаких предварительных обсуждений не было.

Но меня смутило другое -- та агрессия, с которой некоторыми нашими министрами программа была встречена. Любой документ можно по-разному воспринимать -- с чем-то не согласиться, что-то подкорректировать, задать вопросы.

Выдернутая из контекста одна фраза, непонятная человеку лингвистически или стилистически, это беда этого человека, а не беда программы. (Речь идет о реакции Сергея Шойгу на фразу из доклада министра Соколова -- о том, что в период глобализации у культуры уже нет возможности остаться внутри своей территории: все охранительные механизмы тут не работают. Шойгу читал сложный пассаж буквально по складам, неправильно делая смысловые ударения, и вызвал смех у присутствующих. -- Ред.) Мне, например, та выдержка абсолютно понятна. Я с ней абсолютно согласен, и если она написана специальным, «умным» языком, то это не значит, что это не правда.

Видимо, язык чиновников сегодня не совпадает с языком науки, философии, литературы. Для меня самое неприятное даже не то, что программу отложили (это нормальное явление, любой документ может быть уточнен, скорректирован), а продемонстрированное пренебрежительное отношение к культуре -- во всяком случае, таким его увидела страна с телеэкранов. И еще то, что такое отношение проявилось именно сегодня, когда предлагается совершенно непонятная для большинства театральных деятелей театральная реформа. В этом я вижу определенную негативную тенденцию.

-- В чем еще она проявляется?

-- Например, в вопросах финансирования. В последнее время стала активно обсуждаться идея бюджетозамещения. Т.е. на сумму увеличения доходов, получаемых отраслью культуры, предлагается сокращать бюджетное финансирование. Таким образом, чем эффективнее работает то или иное учреждение культуры, тем меньше оно будет поддерживаться государством. Это прямая дорога ко всеобщей коммерциализации нашего искусства, плоды которой мы уже пожинаем сегодня в виде засилья дешевой продукции шоу-бизнеса и мыльных телесериалов. В этой ситуации высочайшие образцы российской культуры оказываются на периферии государственной политики. Государство должно четко понимать, в чем его приоритеты. Смотрите, даже при советской власти -- можно было как угодно к этому относиться, -- но мне, когда я приходил в Министерство культуры с вопросами о финансировании (я очень давно работаю в театре, почти 30 лет), объясняли, что сейчас можно было бы добавить денег на театр, только если сократить производство трех-пяти ракет. Конечно, никто потом не знал, что с этими ракетами и танками делать. Но это вопрос сформулированных приоритетов.

Нужна ли культура просвещенному государству? В реальности сегодня искусство продолжает замещать падение интереса к экономике и политике России на мировой арене. Примером тому служит последний экономический форум в Давосе, где мировая элита стоя рукоплескала российским артистам на фоне полного равнодушия к выступлениям наших немногочисленных бизнесменов и госслужащих. Если не культура наш приоритет, то что?

-- Может быть, это идея всеобщей оптимизации, эффективности как таковой?

-- Но сама административная реформа, которая, возможно, оправдала себя в других сферах, в области культуры вызывает у меня странное чувство. Реального результата реформы я не вижу. Я до сих пор не могу понять, чем занимается Министерство культуры и массовых коммуникаций. Чем занимается агентство, я понимаю. Все основные функции прежнего Минкульта остались за ним. Когда речь идет о том, что министерство должно быть инициатором законопроектов в поддержку культуры, заниматься государственной политикой в области культуры, -- то пока это все слова. Назрело огромное количество законодательных пробелов, нерешенных и подвешенных вопросов, которые тормозят развитие отрасли. Министерству культуры и массовых коммуникаций пора приступить к совершенствованию трудовых отношений, режима работы творческих работников, к решению таможенных проблем, имущественных отношений в культуре. Предлагаемая театральная реформа потребует корректировки Налогового, Бюджетного и Гражданского кодексов.

-- Вам кажется, что есть другие варианты развития? Другой подход?

-- Очевидно, что многогранная и многоликая отечественная культура не укладывается в существующую сегодня единственную организационно-правовую форму. Формы должны быть разными для организаций, существующих исключительно за счет бюджетных средств, и для тех, которые имеют разные источники доходов. Другое дело, что до внедрения таких серьезных изменений нужно очень тщательно и скрупулезно проанализировать все возможные последствия таких реформ, дабы не выплеснуть с водой ребенка.

Скажем, в конце 80-х годов в Советском Союзе проводился хозяйственный эксперимент по реорганизации театральной сферы, в том числе в Петербурге. Я первый поднял руку с согласием войти в эксперимент, меня поддержали еще несколько театров. Остальные сказали: «Да ни в коем случае, да зачем нам это надо!» Время показало, что этот эксперимент был удачным, и все ринулись за нами. И вот тогда по его результатам были приняты законодательные акты, закрепившие успех нашего опыта. Сегодня все наоборот. Нам говорят: «Так, мы сейчас вас реформируем, а потом посмотрим, выживите вы или нет».

Года три назад я предложил тогдашнему Министерству культуры: «Давайте поработаем с Большим театром экспериментально. Не пойдет -- отменим». Предлагалось перейти на многоуровневую систему финансирования театра, изменение системы и форм оплаты труда, переход на контрактную систему. Решение президента о выделении грантов ведущим музыкальным коллективам страны, принятое два года назад, во многом сгладило существовавшие тогда негативные явления.

Однако для дальнейшего эффективного развития отрасли культуры нельзя предлагать общие схемы унификации без учета специфики. Невозможно одинаковое трудовое законодательство для рабочего у станка и для балерины у станка -- тоже ведь станком называется.

-- Какие нужны конкретные законодательные акты, чтобы учесть эту специфику?

-- Нужно пересмотреть форму учета занятости творческих работников. В табеле учета рабочего времени, например, согласно законодательству актерам ставятся «семерки», означающие семичасовой рабочий день с одним выходным. Но это же нонсенс. Артист сегодня занят в репетициях, дальше три месяца играет в текущем репертуаре, дальше вообще не занят, работает дома. Можно просто посмотреть, как было раньше. Существовали охранные нормы -- мы не могли заставить солиста оперы спеть больше шести спектаклей в месяц. Другая ситуация с артистом балета -- он обязан каждое утро приходить на класс.

-- А что касается нижней нормы? «Семерки» же это не только максимум, но и принудительный минимум.

-- Нижняя норма должна соответствовать тому, что полагается государством по тарифной сетке. Дальше идет переменная часть -- сколько сыграл человек, сколько участвовал в репетициях, каков уровень его мастерства. Мы, например, ежегодно пересматриваем коэффициент профессионального мастерства солистов оперы и категории мастерства в балете, от которых в том числе зависит уровень заработной платы.

-- Вы пересматриваете, но уволить никого не можете. Президентский грант идет на зарплату артистам -- но в том числе и тем сотрудникам, которых театр уже рассматривает как балласт. Получается благородно, но страшно неэффективно.

-- Именно. Система срочных договоров, которая была введена с 1 февраля 2002 года, не работает. Потому что не принят список творческих профессий, в соответствии с которым эти договоры заключаются. А это как раз вопрос к Минкульту.

-- Есть еще специфические нюансы?

-- В вопросе таможенных льгот государство относится к нам как к бизнес-структурам -- мы платим огромные пошлины, выезжая на гастроли. Или приобретаем декорации в «Ла Скала» -- платим так же, как если бы мы завозили спирт или компьютеры. Или мы не покупаем, а арендуем спектакль -- тогда это временный ввоз. Заключаем договор на несколько лет, но по закону в течение года должны вернуть декорации обратно. Получается, что мы должны их вывезти (опять пошлины), декорации должны постоять там, и потом мы должны опять заплатить при ввозе плюс дополнительные транспортные расходы. Выходит, что государство в форме субсидий кладет нам деньги в один карман, а из другого -- налогами, таможенными платежами -- вынимает, с тем чтобы потом опять положить нам в другой карман. Появляется лишняя работа, лишние чиновники -- вот они в этой ситуации обеспечены работой. Административная реформа была направлена на сокращение -- но количество чиновников почему-то увеличилось.

-- А что вы думаете о необходимости закона о меценатстве?

-- Это очень важный вопрос. Предлагается ввести в театры советы попечителей. Но у нас уже есть совет попечителей, и он занимается совершенно конкретным делом -- попечители нас финансируют, решают наши организационные и бизнес-проблемы. В первую очередь поддерживают важные для театра проекты и вообще то, что не под силу государству. Положение о совете попечителей ГАБТа, например, запрещает попечителям влиять на репертуарную политику театра. Они могут помогать, финансировать, решать проблемы юридические, финансовые, организационные, но не творческие.

В рамках же предлагаемой реформы речь идет не о таких попечителях, не о меценатах. Это скорее наблюдательные советы, которые будут рекомендовать снять руководителя или не снять, будут знакомиться с годовым балансом, определять, что театру приобретать для новых постановок, а что -- нет.

-- Но ваши попечители как-то выбирают, что именно они хотят финансировать?

-- Попечителям предлагается творческая и социальная программа театра на следующий год -- премьеры, концерты, издания, гастроли. Они решают, кому что близко, и исходя из своих приоритетов выбирают, в чем будут принимать участие. К примеру, «Северсталь» в прошлом сезоне частично финансировала постановку оперы «Огненный Ангел» Прокофьева, а в этом сезоне -- балет Шостаковича «Болт». Так распределяется часть средств фонда. Остальное -- на усмотрение театра. Предлагаемый реформой наблюдательный совет станет дополнительным органом контроля, а не помощи.

-- Да, Большому театру повезло: крупные корпорации хотят с ним работать. А предприятия поменьше или, скажем, те у которых есть не только брендовые проекты, но и рассчитанные на узкую аудиторию? Им как быть с попечителями?

-- Действительно, у нас так остро проблема не стоит, хотя даже наши спонсоры все время говорят, что с законом о меценатстве помогать театру было бы легче. Между прочим, даже в нашей новейшей истории такой опыт был. В Петербурге в середине 90-х года два действовал закон, по которому организации могли спонсировать культурные учреждения, и эта сумма (она была ограниченной) автоматически исключалась из налогов. Деньги могли идти либо в бюджет города, либо в культуру. И это был такой огромный прорыв! Мы решили значительное количество проблем. А ведь тогда существовала опасность, что театры вообще не выживут.

-- Говорят, проблема откатов мешает принятию закона о меценатстве. Государство как будто предпочитает все запретить, чем вырабатывать механизмы контроля.

-- Механизм контроля простой -- уголовная ответственность. Вот и все. Нельзя же под предлогом воровства закрыть всякую возможность дополнительного финансирования культуры за счет спонсоров. Если строительные организации воруют, это не значит, что не надо строить дома. Другой механизм должен работать -- неизбежность наказания за совершенное преступление.

-- Есть какие-то способы все-таки развиваться в условиях несовершенного законодательства?

-- Эффективность деятельности любой организации обеспечивается в том числе оптимальным соотношением затрат трудовых ресурсов и конечным результатом. В Большом театре грядет сокращение штата. Так получилось -- основная сцена закрывается на реконструкцию, и у нас есть юридическое право «в связи с уменьшением объема работ, предоставления услуг» провести сокращение. Сумма гранта остается -- а работать будет только тот, кто нужен. В истории нашей страны и это, кстати, было. Еще во времена Косыгина -- великого, между прочим, реформатора -- в промышленности внедрялся так называемый щекинский метод. На Щекинском химкомбинате в качестве эксперимента была предложена схема: при фиксированном фонде заработной платы разрешалось самостоятельно определять численность работников. Так они сократили больше чем в два раза число сотрудников, а производительность труда возросла неимоверно. Потом метод отменили, как не соответствующий социалистической идеологии. Смысл этой идеологии -- всем поровну. Вот и сейчас государство собирается определять фонд заработной платы по единой тарифной сетке, в которой написано: артист категории такой-то получает три тысячи, и точка. Все, что мы заработали от продажи билетов, государство предполагает забирать в казну. Теряется стимул для интенсификации деятельности театра. Предлагается парадоксальное решение: чем напряженнее работаешь, тем меньше получаешь. Важно, чтобы реформа пошла не по такому сценарию, иначе она станет торжеством тех, кто хочет, чтобы все было поровну, вне зависимости от качества и количества вложенного труда, и мы вернемся в эпоху абсолютного царства серости.

-- Устанавливая свои приоритеты в культуре и даже увеличивая финансирование каких-то организаций, может ли государство требовать за это построения, например, какой-то нужной ему репертуарной линии, скажем, не меньше 60 процентов отечественного репертуара?

-- На мой взгляд, свобода творчества остается за творцами и театрами. Театр определяет и свою стратегию, и свою творческую политику -- что он ставит сейчас и через несколько лет. Под это он формирует и свою труппу. С другой стороны, за государством, безусловно, должны остаться принципиально важные для России проекты -- такие как финансирование мероприятий, посвященных 60-летию Победы, например.

В этом смысле можно брать пример с программы французского правительства «Франкофония», которая поддерживает развитие национального искусства по самым разным направлениям: это и заказ новых музыкальных произведений современным французским композиторам, и организация гастролей французских трупп за рубежом и издание книг о культуре Франции.

И в России должна быть долгосрочная государственная программа. Минкульт должен понимать, где у нас слабость, где пробел, в чем мы отстаем, и авторитетно сказать, к примеру: нам нужно заняться созданием новых отечественных опер. Чтобы быть конкурентоспособными, не утратить традицию Мусоргского -- Шостаковича -- Прокофьева -- Щедрина. Должен объявляться конкурс и по его результатам финансироваться работа. Тогда появится импульс, возникнет интерес. Это не что иное, как государственный заказ.

Не имея долгосрочных приоритетов в культурной политике, мы будем просто аврально затыкать дыры. Конечно, должна быть экспертная оценка. Должны быть уважаемые люди, которым доверяет сообщество, такие, каким был, скажем, академик Лихачев -- человек, обладавший абсолютным видением того, что такое культура, зачем она нужна и каково ее место в будущем. Сформулировать это сейчас совершенно необходимо. К сожалению, нынешняя команда, которая пришла в Министерство культуры, похоже, не способна решить эти задачи.