Время новостей
     N°20, 08 февраля 2005 Время новостей ИД "Время"   
Время новостей
  //  08.02.2005
Гений общих мест
Россия--Италия -- игра на поле искусства
Выставку «От Джотто до Малевича» по масштабу можно сравнить с «великим посольством» начала эры Просвещения. Списки делегатов от мира искусств составлялись с особым пристрастием. На прошлогодний саммит в выставочном зале Квиринальского дворца Рима, а теперь вот на коллоквиум в ГМИИ Москвы приглашены только самые-самые шедевральные шедевры. Имена их создателей вписаны золотом в историю мирового искусства: Джотто, Чимабуэ, Рублев, Дионисий, Беллини, Леонардо, Тициан, Веронезе, Донателло, Бернини, Растрелли, Канова, Гварди, Брюллов, Иванов, Кипренский, Боччони, Малевич, Де Кирико, Татлин... Не мудрено, что покровителем этих высоких собраний стали президенты двух стран, Карло Чампи и Владимир Путин. Их приветственные речи открывают прекрасно изданный каталог.

С итальянским вариантом экспозиции читателей «Времени новостей» знакомил известный художник, мэтр московского концептуализма Никита Алексеев. Он справедливо отметил, что подзаголовок выставки La reciproca meraviglia можно перевести и как «взаимное восхищение», и как «взаимное удивление». Речь идет об удивлении от взаимного узнавания неведомых друг другу шедевров. Это узнавание и стало сюжетом выставки, оно было внятно обыграно в организации экспозиции. В огромных протяженных выставочных залах Квиринальского дворца итальянские и русские произведения (иконы, картины, пластика, архитектурные макеты) располагались друг напротив друга, архитектоника пространства с далекой перспективой напоминала композицию барочных итальянских живописцев, демонстрирующих свое умение «рассадить» тысячу гостей за какой-нибудь вдвинутый в бесконечность стол «Брака в Кане Галилейской».

В московском Музее изобразительных искусств пространства более камерные. Искусственно созданной «комнаты переговоров» или банкетного зала с гостями tet-a-tet не получилось. Да и подзаголовок «взаимное восхищение -- удивление» исчез. Появились новые акценты. Оказывается, самое интересное на выставке: выискивать, удерживать глазом едва намеченные рифмы там, где по определению ничего рифмоваться не может. Например, «Благовещение» 1408 года Андрея Рублева и Даниила Черного и «Благовещение» конца XV века венецианца Джованни Беллини. О том, что произведения эти далеки как две планеты, написана тыща умных текстов. А мы все-таки рискнем увидеть в них общий, эллинский, античный в основе принцип формотворчества, который предлагает абсолютное равновесие между осязаемым чувственно и зримым духовно. Этим двум образам «Благовещения» есть что сказать друг другу. Строящий композицию изящный ритм архитектурных форм, мягкие складки алой ткани на фоне, смиренный жест Богородицы, благословляющий Ангел, который и у Беллини, и у Рублева уже остановился, но все еще движется (как герои, изображенные на круглых античных блюдах)... Не только эти оптические рифмочки позволяют преодолеть отчуждение. Еще благодатное состояние истинного, непосредственного приобщения к чуду -- качество, которое со временем уйдет из религиозной живописи повсеместно (последним удержавшим его для зрителя в России будет Александр Иванов).

Вот такой «гений общих мест» возникал там, где его, казалось, никто не ждал (в живописи Ренессанса и средневековой русской иконописи, в архитектурных моделях русских средневековых палат и итальянского палаццо, в рельефах реликвария XII века из собора Сан Марко в Венеции и рельефах владимирских церквей того же времени). А там, где гения все ждали, он почему-то не появлялся. Оставались только общие места. XVII век получился практически полностью итальянским (за исключением нескольких икон школы Оружейной палаты с архитектурными фонами в стиле европейского барокко). XVIII столетие оказалось отдельной новеллой, посвященной мастерам итальянской «россики». Отец и сын Растрелли, Батони, Тьеполо, Торелли работали по заказам российских монархов и дворян. На выставке их работ большинство. Получилось, что наши мастера довольствовались ролью прилежных учеников, реципиентов.

В XIX веке общее стало очевидно настолько, что наблюдать его как-то малоинтересно. Ну да, кудрявый Пушкин в расхожем романтическом амплуа, ну да, такой же кудрявый и романтически-взлохмаченный итальянский поэт Фосколо. Оба, конечно, гении, но их портреты предъявляют не гениальность, а именно что «общие места» модного в ту эпоху имиджа. Куда выигрышней было бы в этом интернациональном и все более безликом европейском артмейнстриме выделить именно что особенное и в русской, и в итальянской живописи, и это особенное интересно предъявить (прекрасный пример -- личность и творчество Александра Иванова).

Топовый сегодня авангард начала XX века выставлен очень уж фрагментарно и как-то по принципу «до кучи» что ли: одна работа Малевича, одна Шагала, одна Северини, одна Де Кирико, еще десяток десятка известных имен... Такая визуальная скороговорка влияет на то, что авангард воспринимается архаичнее, чем первый, средневековый раздел выставки.

Сергей ХАЧАТУРОВ
//  читайте тему  //  Выставки