Завершилась казавшаяся бесконечной череда вернисажей официальной программы I Московской биеннале современного искусства -- настала пора определять фаворитов. Предчувствия не обманули: одним из лучших спецпроектов биеннале и просто лучшим среди всех иноземных можно считать выставку Кристиана Болтанского «Призраки Одессы» в Музее архитектуры им. А.В. Щусева (МуАр).

Парадокс в том, что классик Болтанский, работающий с вечными темами личной и коллективной памяти, бренности всего сущего, человеческой хрупкости перед лицом Истории, отказывается считать себя современным художником, а его инсталляции начисто лишены высокотехнологичной эффектности произведений contemporary art. Из всех механических премудростей -- только комнатные вентиляторы, заставляющие чуть трепыхаться тряпичные полотнища, да ультрафиолетовые лампы-колбы, подсвечивающие пустые музейные витрины. А так Болтанскому для создания совершенного произведения достаточно лишь старых пальто, антикварного самовара, голых электрических лампочек, тусклого света, теней на стене и... удивительных помещений Флигеля-руины и Аптекарского приказа МуАра.

Художник придумал выставку специально под эти тяжелые пространства, своей мрачной энергетикой способные пересилить любую артистическую волю и оттянуть на себя внимание зрителя. Но Болтанскому (кстати, в отличие от большинства молодых участников биеннале, отправленных злой волей кураторов главной экспозиции «Диалектика надежды» покорять залы бывшего Музея Ленина) удалось справиться с живущими в этих исторических зданиях духами прошлого. Ибо он -- главный в искусстве XX века охотник за привидениями, научившийся разговаривать с ними на одном языке.

Инсталляции Болтанского созданы из того, что остается от человека, после того как он уходит в мир иной: выцветших анонимных фотографий, ничего не говорящих постороннему, одежды, отправленной на помойку, мемориального мусора вроде жестяных коробочек с фамильными реликвиями. Этому земному праху художник дает новую жизнь, воскрешая тем самым его неизвестных прежних владельцев. Искусство Болтанского сродни спиритическому сеансу, потому для работ так важна общая атмосфера: полумрак, точечный тусклый свет, легкое колыхание мертвых покровов.

В московской инсталляции «Призраки Одессы» художник в прямом смысле занят федоровским «воскрешением отцов» (вернее, дедов) -- она посвящена предкам художника, в начале XX века бежавшим из России во Францию. Но ничего конкретно-личного в экспозиции нет -- кроме настоящего самовара, с которым бабушка Болтанского приехала в Париж к его дедушке, из одесского оперного певца превратившему за границей в обычного работягу. (Впрочем, в каталожном интервью сам автор сомневается в правдивости этого семейного предания.) А старые заиндевевшие пальто, висящие в пустоте Флигеля-руины, чьи-то глаза со старых фотографий, распечатанные на колышущихся простынях, или вообще абстрактная композиция из пустых пыльных витрин и фиолетовых ламп должны просто создать атмосферу чего-то безвозвратно ушедшего. Того утраченного времени, у которого остался единственный хранитель -- сам Кристиан Болтанский. Но он посвящает зрителя в индивидуальные тайны, страхи и надежды на отвлеченном языке символов и метафор -- так, чтобы ты задумался о собственных забытых предках, глядя на чужой самовар.

Впрочем, изощренно играя на чувствах зрителя, Болтанский, как всякий современный художник (а он все-таки является таковым), боится лишнего пафоса. И на первом этаже флигеля под лестницей, ведущей к инсталляции из пальто, колышутся на стене тени от бумажных силуэтов комичных чертиков, скелетов, черепов и прочей детской безобидной нечисти. Эта игрушечная прелюдия переводит метафизические эксперименты этажом выше в разряд безнадежной утопии -- даже искусство никогда не вернет бабушку с дедушкой. Воскрешения отцов никогда не будет. Призраки Одессы всего лишь ничтожные химеры сознания.