Намбоку Цуруя, почти двести лет назад сочинившего для театра кабуки пьесу «Безумная любовь самурая» (ее разыгрывает приехавший к нам на гастроли театр Рюдзандзи), соотечественники называют японским Шекспиром. В этом титуле отражается странная привязанность жителей восточных островов к аналогиям и дублям: взять да построить у себя в стране точную копию какого-нибудь европейского замка способны только японцы (вечные туристы с фотоаппаратами тоже ведь делают дубли виденного, увозя их с собой). Склонность эту можно было бы легко понять, если бы собственно японская культура возникла недавно и ее историческая коллекция была бы невелика и неинтересна. Так ведь нет: культура -- древнейшая, литература -- великая, но от подражаний никуда не уйти. Ну что ж, допустим, Шекспир. Три вечера подряд в Театральном центре на Страстном (сегодня последний вечер).

В ту ночь, когда главный герой-самурай стоял на часах, злоумышленники проникли в замок его господина и украли 100 рьо. Самурая выгнали со службы, и чтобы вернуться, он эти деньги должен как-то достать. Положение осложняется тем, что деньги нужны для решения великой задачи -- мести другому клану; стало быть, вернуть их -- дело чести. Вассалы самурая отправляются искать деньги, а он ухитряется влюбиться в гейшу, которая по приказу мужа (м-м-м... по-русски говоря, сутенера?) обманывает его и уже собранные деньги присваивает. После чего самурай убивает несколько служащих веселого дома, сначала пытается возлюбленную отравить (по случайности погибает ее брат), потом отрезает ей голову и отправляется в храм, где задумчиво ест лапшу, поставив голову перед собой («Мне хотелось с тобой поужинать, Комен»). Затем выясняется, что муж гейши собирал деньги для своего отца, который является вассалом этого самого самурая и поисками денег именно для него и был озадачен. Муж гейши решает заявить полиции, что это он убил жену, в предыдущем же убийстве признался слуга самурая. Все это делается для того, чтобы самурай мог вернуться в клан, участвовать в нападении на врагов и с честью погибнуть. Что в итоге и происходит. Уф-ф, там еще масса подробностей, я вам все пересказывать не буду.

Трупов на сцене, конечно, много, но не каждый автор, перерезавший своих героев, -- Шекспир. Да, Намбоку Цуруя писал пьесу, фиксируя слом времен -- но слом более знакомый, проще описываемый и диагностируемый, нежели тот, что тревожил шекспировского героя. Самурайское сословие еще ерепенится, еще ходит с двумя мечами, но отчетливо начинает терять власть; слишком многое теперь зависит от людей не чести, но кошелька, описанных так же точно и многогранно, как у Островского. В «Безумной любви самурая» герой сколько угодно может произносить проклятия судьбе, но судьба -- вот эти конкретные ловкие люди, сначала обокравшие его, а потом погибшие по феодальной обязанности, которую еще готовы исполнять. Мир колышется, но это колыхание не человеческой души, а социальной структуры.

В любом случае -- японский классик, сотни раз поставленный, трактованный так и сяк. Для того чтобы выделиться из общего ряда, маленькой (22 человека) труппе, возглавляемой Шу Рюдзандзи, нужно было придумать что-то особенное. И они главные мужские роли -- самурая Гэнгобэя и мужа гейши Сангоро -- отдали женщинам.

Театр кабуки в последние четыреста лет -- это сугубо мужской театр, там и женские роли исполняют мужчины. Но народился он в веселых кварталах и был тогда сугубо женским. Правительство запретило женщинам играть в театре в 1629 году ввиду падения нравов (и тем спровоцировало возникновение целой культуры оннагата -- мужчин, исполняющих женские роли). Так вот, театр Рюдзандзи явно решил вернуться к истокам кабуки -- и дал работу женщинам.

Хироко Ито в роли самурая утрированно поводит плечами (дабы казалось, что эти самые плечи у нее «мужской» ширины) и вообще чересчур укрупняет жесты -- «сцена разгула» будто гуашью набросана. Но когда самурай прекращает развлекаться и начинает мучиться и мстить, актриса выписывает роль будто тончайшим перышком. Застывший, цепкий, змеиный взгляд, обманчивое, опустошенное спокойствие позы, деловитость рубящего клинка... и совершенно холодный, разумный, внимательный поворот головы в сторону заплакавшего ребенка после убийства его матери -- секунда размышления -- и зал аж вздохнул, когда самурай не отправился к этому ребенку за перегородку.

Помня о том, что кабуки -- народный театр (аристократы предпочитали изысканный театр но), Шу Рюдзандзи делает сегодняшнее «народное» зрелище. Песенки уложены на современные электронные мелодии, штатный комик в эпизодической роли -- этакое чудо в лентах-тряпочках -- пытается общаться с публикой на русском языке (понимать всех остальных помогает экран с субтитрами), и двигаются герои весьма вольно, порой подтанцовывая на совершенно эстрадный манер. Ровно до того момента, когда начинается большая резня. Когда женщина с застывшими глазами будет драться с десятью мужчинами одновременно -- вам явится Япония без подражаний и новомодных глупостей. Такая, какой она нечасто позволяет себя увидеть.