Прошедший год для российского юридического сообщества стал, безусловно, рекордным по количеству и масштабам самых разных конфликтов. Столько скандалов -- связанных с работой судов, адвокатов и правоохранительных органов -- не было, пожалуй, за все предыдущее десятилетие. Так, многие члены адвокатского сообщества склонны предполагать, что их коллега Михаил Трепашкин, осужденный в мае за разглашение гостайны, а недавно представший перед судом за незаконное хранение оружия, пал жертвой спецслужб, которые попытались пресечь его расследование о возможной причастности ФСБ к взрывам домов в Москве в 1999 году. Бесконечные скандалы продолжают сопровождать дело экс-главы ЮКОСа Михаила Ходорковского. На конференции по подведению итогов года в московской палате были специально отмечены участившиеся случаи давления на адвокатов -- задержания, изъятия адвокатских досье, вывод адвокатов из дел путем привлечения их в качестве свидетеля по тому же делу и т.д. Массу аналогичных жалоб из регионов получает и Федеральная палата адвокатов РФ -- впервые созданное в российской истории в 2002 году официальное общегосударственное профессиональное сообщество адвокатов. Причем происходит это все на фоне стремительно набирающей обороты судебной реформы, основными принципами которой вроде как все довольны и которая по идее должна была бы как раз снять напряженность в этой сфере. Каковы причины конфликтов, а также о своем видении существующих проблем адвокатуры и вообще всей системы российского правосудия, в интервью корреспонденту «Времени новостей» Екатерине БУТОРИНОЙ рассказал президент Федеральной палаты адвокатов РФ Евгений СЕМЕНЯКО.

-- Последнее время адвокаты все чаще говорят, что их права грубо нарушаются, что на них постоянно оказывается давление с целью помешать качественной защите их клиентов. Действительно ли такая проблема существует или это следует расценивать как своеобразный тактический ход защиты?

-- Для начала определимся в терминах. Когда мы говорим о давлении на адвокатов, то, как правило, речь идет о создании препятствий защитнику выполнять свой профессиональный долг или о попытках организовать что-то наподобие проверки в отношении адвоката. Бывают, к сожалению, случаи, когда адвокатов вызывают на допросы в качестве свидетелей по тем же самым уголовным делам, в которых они выступают в роли защитника. Я бы сказал, что проблема давления на адвоката -- это частное проявление более широкой проблемы, проблемы отношения к тому, что делает адвокат как юрист, как одна из сторон в уголовном или в гражданском процессе.

-- Чем же, по-вашему, характеризуется профессиональная деятельность адвокатов?

-- Согласно ГПК в гражданском судебном споре участвуют две стороны, каждая из которых вправе воспользоваться услугами адвоката. В этом случае говорить, что представители власти либо прокуратуры либо какие-то иные темные силы мешают адвокату выполнять профессиональный долг, было бы по меньшей мере странно. Но адвокат в любой своей деятельности -- будь то цивилист либо криминалист -- обречен работать в конфликтной обстановке. Он всегда находится в зоне повышенного внимания как к собственной персоне, так и ко всему тому, что ему приходится говорить и делать -- отстаивать свои взгляды, свою точку зрения.

-- В отличие от кого?

-- В отличие, например, от судьи, у которого тоже достаточно непростые условия работы в процессе. Конечно, судья, как и адвокат, внутренне переживает все перипетии гражданского или уголовного дела, которое он рассматривает. Но хотя бы внешне судья не так напряжен: он меньше говорит, у него не такая степень ответственности, по крайней мере до момента вынесения решения. Более того, судья даже своим поведением должен демонстрировать объективность и беспристрастность. Что же касается адвоката, то как сторона в процессе он может отстаивать свои позиции достаточно эмоционально, и не стоит ожидать от адвоката какой бы то ни было отстраненности от интересов доверителя и демонстрации незаинтересованности в исходе этого дела. Адвокат всегда сталкивается с определенным противодействием своей деятельности, потому что его работа -- это отстаивание одной из возможных позиций в этом конфликте. Это значит, что он всегда представляет лишь одну из вступивших в конфликт сторон. Работа адвоката связана с постоянным психологическим стрессом, и едва ли какая-нибудь иная профессиональная группа юридического сообщества может сравниться с адвокатами по числу сердечных недугов и прочих нервных заболеваний. Представьте себе адвоката в уголовном процессе, когда он работает в зале суда. Публика, сидящая в зале, уже заранее уверена, что человек на скамье подсудимых в металлической клетке -- виновен. И вдруг появляется другой человек, который с первых же слов опровергает эту уверенность и утверждает, что еще не все обстоятельства установлены и, следовательно, вина того, кто в клетке, не доказана. Адвокат объясняет, что есть очень серьезные причины сомневаться в правомерности обвинительного заключения, над которым работала целая бригада следователей, в обоснование которого представлены несколько томов уголовного дела и его утвердил прокурор. Думаете, за такие слова адвокату выражают признательность? Ничего подобного! Когда неудовольствие позицией адвоката возникает у обывателей, то тут можно только пожалеть, что люди не понимают важности роли защитника в уголовном деле. Но уж совсем грустно, когда точно так же активную работу адвоката воспринимают прокурор или состав суда. Более того, тогда возникают опасения, что по данному делу будет вынесено правосудное решение. В действительности же адвокат в уголовном процессе по своему статусу равен представителю обвинения.

-- Обвинение и защита действительно стали равноправными сторонами в судебном процессе?

-- По сравнению с прежним, советским законодательством сейчас процессуальных возможностей у адвоката стало гораздо больше. Тем не менее утверждать, что представители обвинения и защиты совершенно равны как стороны процесса, можно с большой натяжкой. К примеру, доказательства по уголовному делу добывают следственные органы. Адвокату сегодня закон тоже разрешает собирать так называемую доказательную информацию. Он может опрашивать лиц, которым что-либо известно об обстоятельствах дела. Кроме того, он может запрашивать в различных учреждениях всевозможные справки и документы. Но запросы адвоката, как правило, остаются без ответа. Адвокату могут отказать в предоставлении информации под предлогом врачебной или коммерческой тайны, в то время как если эту же информацию запросит следователь, то он ее получит. Хотя недавно Госдума приняла предложенные нами поправки в закон об адвокатуре, в числе которых мы оговорили и сроки предоставления ответов по запросам адвокатов.

-- Значит ли это, что теперь адвокат может проводить свое собственное независимое расследование?

-- Увы, когда адвокат, пользуясь предоставленным ему правом, опрашивает людей, способных сообщить важную для защиты информацию, это вызывает неудовольствие следователя, который считает, что адвокат ведет себя слишком активно. Нередки случаи, когда в адвокатские палаты поступают представления от следователей именно по этому поводу: адвокатов упрекают в том, что они препятствуют расследованию дела. Адвокатов часто обвиняют в попытках проведения самостоятельного расследования, хотя таким правом закон их не наделяет. Беда наша заключается в том, что в так называемом состязательном процессе, который предполагает равенство сторон, у этих сторон пока не совсем равный процессуальный статус: у одной из них прав и возможностей несопоставимо больше, чем у другой. Представьте себе боксерский поединок, в котором у одного из участников руки немножко связаны, а другой может действовать в полную силу. Исход такого поединка нетрудно предсказать.

-- Каким же образом при таком раскладе адвокаты все-таки умудряются выигрывать судебные баталии?

-- Мало иметь хороший Уголовно-процессуальный кодекс. Для того чтобы он работал, защитник должен обладать одним непременным качеством -- быть профессионалом высочайшего класса. Защитник должен уметь действовать так, чтобы не возникали ситуации, при которых его реально можно было бы вывести из дела или обвинить в каком-то нарушении.

-- То есть адвокат вынужден приспосабливаться?

-- Нет, не приспосабливаться. Добиться успеха на этом пути можно только в том случае, если ты все делаешь грамотно и по закону. Практика показывает, что гонения на адвоката, попытки удалить его из процесса чаще всего происходят тогда, когда адвокат действительно выходит за рамки правового поля. Но делает он это, как правило, в ответ на противоправные действия оппонентов. Адвокату обычно приходится сталкиваться с неуважением его прав, его статуса, с произволом со стороны именно тех, кто призван стоять на страже закона. И конечно, у адвоката возникает великий соблазн ответить тем же. Но этот путь приводит к поражению, потому что у той стороны достаточно возможностей, чтобы «разобраться» со строптивым адвокатом. Когда мы рассматриваем жалобы адвокатов на то, что их притесняют, иногда при анализе ситуации выясняется, что и сам адвокат что-то сделал не так. В подобных случаях становится довольно сложно отстаивать правоту нашего коллеги. Но случаются и совершенно запредельные вещи, когда, допустим, в отношении адвоката искусственно фабрикуется уголовное дело и применяется грубая сила. Так, в одном из регионов заведено уголовное дело на работника милиции, который обвиняется в рукоприкладстве в отношении адвоката. Иногда защитника вызывают на допрос в качестве свидетеля, а потом на этом основании выводят из дела. Но опять-таки, если адвокат как профессионал действует безупречно, то какие бы приемчики в отношении него ни применялись, они все равно окажутся безрезультатными. И в этом заслуга действующего процессуального законодательства, которое устанавливает определенный судебный контроль над следствием, и этот контроль начинает осуществляться практически с момента задержания лица.

-- Это возможность обжаловать любые действия следователя в судебном порядке?

-- Совершенно верно. В связи с конфликтными ситуациями адвокаты нередко обращаются и в Конституционный суд. Много поступает подобных жалоб и в Европейский суд по правам человека. Эти случаи обсуждались на последнем Всероссийском съезде судей. И я совершенно согласен с позицией председателя Конституционного суда Валерия Зорькина, когда он объяснял своим коллегам, что именно российские суды должны гарантировать полное и справедливое рассмотрение всех вопросов. Единственный способ уменьшить или вовсе прекратить все нарастающий поток жалоб в Страсбург -- работать так, чтобы люди обрели веру в то, что российские суды тоже могут обеспечивать реальное правосудие.

-- Таким образом, проблема неравенства между сторонами в процессе не столько в том, что несовершенно наше законодательство, сколько в менталитете наших граждан?

-- Может быть, это вызовет недоумение, но с точки зрения формального закона многие европейские страны могли бы России кое в чем и позавидовать. Если взять, например, российский закон «Об адвокатуре и адвокатской деятельности», то я могу со всей ответственностью заявить, что он более продвинутый и современный даже по сравнению с такими странами, как Франция и Германия. Мы действительно на законодательном уровне гарантировали адвокату независимость. В законе прописаны условия соблюдения адвокатской тайны -- невозможность изъять у защитника адвокатское производство по делу и недопустимость проведения обыска в адвокатских кабинетах иначе чем по решению суда. Такие нормы существуют не во всех странах. В России очень любят говорить об обвинительном уклоне нашего правосудия. Я тоже раньше считал, что этот термин имеет исключительно советское происхождение. Ничего подобного. Я довольно часто общаюсь с адвокатами из других стран -- с теми же французскими, немецкими, английскими и американскими коллегами. И ото всех слышу однотипную жалобу -- везде в судах доминирует так называемый обвинительный уклон. Спросите французских или немецких адвокатов, как они оценивают отношение суда к представителям обвинения и защиты и готовность судей воспринимать тех и других как равных. Поверьте, большинство адвокатов дадут отрицательную оценку. И это действительно так, потому что есть глубинные причины, по которым работа прокурора в процессе воспринимается как важная, необходимая и значимая для общества, как деятельность по изобличению и наказанию преступника. Ведь не случайно так популярны сериалы о работе следствия. И материалом для создания этих сериалов служат конкретные жизненные ситуации. Например, в одной из серий знаменитого сериала «Улицы разбитых фонарей» был такой эпизод. Оперативник приходит в следственный изолятор с целью получить информацию от арестованного, которую тот не хочет ему сообщать. И тогда оперативник вызывает арестованного к себе на беседу, представляется ему адвокатом и получает всю необходимую информацию. Этот факт показан так, как будто бы это был совершенно нормальный, эдакий тактический прием. На самом деле это грубейшее нарушение закона. Видимо, признание гражданами того, что благая цель не исключает использование любых средств, это и есть то, что мы никак не можем преодолеть в своем сознании. Мы все время забываем о том, что если мы хотя бы один раз согласились с тем, что в отношении кого-то можно вот так поступить, то уже дали согласие на то, что при каких-то обстоятельствах точно так же поступили бы и с нами.

-- То есть нарушение прав одного человека есть нарушение прав всех остальных?

-- Конечно. Кстати сказать, я с трудом представляю себе на российском экране сериал, подобный популярному фильму об адвокате Пэри Мейсоне. Все-таки пока общественное сознание недооценивает роль адвоката. А ведь адвокат является единственным заинтересованным в судьбе обвиняемого участником процесса -- этой огромной машины, которая все неотвратимее надвигается на человека. Защитник относится к обвиняемому не как к какому-нибудь винтику этой машины, а внимательно следит за тем, чтобы в отношении этого человека состоялось законное и справедливое решение. Найдется ли еще столь нравственная профессия, как та, которой занимается защитник в уголовном деле?

-- Чем же тогда должен заниматься судья?

-- Мне бы не хотелось вливаться в общий хор критики нашей судебной власти. Судьи бывают разные, среди них многие соответствуют той роли, которую должен играть судья в правовой системе. Судья, если он настоящий гражданин и настоящий юрист, сегодня имеет все возможности действовать так, как ему надлежит, то есть в соответствии со своей совестью, убеждением и законом. А то, что бывают случаи, когда происходит наоборот, ну так что ж? Ведь если у нас принимается закон о реформировании судебной системы, то это не значит, что все судьи моментально могут перестроиться.

-- Получается, что законы у нас хорошие, но не все их выполняют?

-- Именно так. Судья должен действовать в соответствии с законом и со своим внутренним убеждением. А если судья понимает, что своим вердиктом он настроит против себя каких-то людей, от которых зависит решение тех или иных вопросов? Чем больше мы шумим по поводу того, какой неправый и зависимый у нас суд, тем меньше у суда возможностей быть другим. Никто не говорит, что суды и их решения должны быть вне обсуждения и оценок прессы. Но нельзя, высказываясь по поводу того или другого судебного решения, доходить до каких-то оскорбительных оценок и суждений, нельзя приписывать суду то, чего нет в объективной реальности, а существует лишь в фантазии пишущего. Во всех странах пишут о судах, но пишут, уважая их решения и людей, их принимающих. На самом деле слухи о том, что в России все дела заказные, мягко говоря, сильно преувеличены.

-- Вы имеете в виду, что главное -- это уважать друг друга, и тогда все у нас будет хорошо?

-- Самое главное -- уважать прежде всего закон. Мы знаем, что на Западе, например, если что-то нельзя, то это и означает «нельзя». А у нас, сами знаете, если нельзя, но очень хочется, то можно. Это, конечно, шутливая формула, но она имеет право на существование. Во многих областях жизни допускается рационализаторство, поиск кратчайшего расстояния между двумя точками, но в уголовном процессе никакое упрощение невозможно. А у нас и здесь пытаются все время что-то рационализировать: подумаешь, мол, в законе написано, что доказательства нужно оформить в присутствии понятых... В результате из всех этих мелочей и складывается наша невеселая история. Следователь думает: ну и что, что закон запрещает залезать в портфель адвоката, если у меня есть основания подозревать, что он там какую-нибудь записку прячет? Адвокат в свою очередь думает: если следователю можно допускать нарушения, то почему бы и мне не встретиться, например, с каким-нибудь свидетелем, чтобы слегка его «сориентировать», что следует говорить на суде? Каждая из сторон полагает, что у нее есть некое моральное право действовать подобным образом. И получается заколдованный круг. Если бы на моем месте сейчас сидел представитель правоохранительных органов, то он бы сказал, что постоянно сталкивается с тотальным нарушением закона со стороны адвокатов, и если он не будет этому противодействовать, то не сможет расследовать ни одного дела. Еще он добавил бы, что адвокаты не являются к подзащитным, когда их вызывают, что они срывают процессуальные сроки, заявляют совершенно нелепые ходатайства и так далее. А адвокат в свою очередь пожалуется вам, что следователь необоснованно отказывается приобщать к делу проведенную защитой независимую экспертизу и прочее. Мой коллега и учитель Бениамин Бриль, ветеран ВОВ, который в годы войны работал в Смерше, а с 46-года -- в петербургской адвокатуре, говорит, что часто задумывается, почему у нас с правом все обстоит так, а в других странах -- иначе. Дело в том, что в странах развитой правовой культуры люди понимают, что плох или хорош закон -- его нужно выполнять, во всем должно быть верховенство закона. Мы же не относимся к закону всерьез. Мы принимаем закон, а потом ждем инструкции о порядке его применения. Наша Конституция -- закон прямого действия, но все ждут, чтобы ее как-то разъяснили. Некоторые адвокаты апеллируют в судах к практике Европейского суда по правам человека, а судьи им в ответ: вот будете в Страсбурге, там и ссылайтесь на эту практику. Знаете, я мечтаю о том, чтобы все судьи, следователи и адвокаты сказали друг другу, что завтра с утра начинают свой рабочий день, и у них перед глазами не будет никакого другого документа, кроме закона. И с этого момента, я убежден, у нас началась бы совсем другая жизнь.

-- Как же нам достичь такой идиллии?

-- Уважение к закону должны демонстрировать прежде всего профессионалы-юристы и российские власти. Когда будет понятно, что закон одинаков для всех и масштаб требований одинаков как для тех, кто наверху, так и для тех, кто пониже, начнутся какие-то перемены и в головах, появятся другие нормы поведения, и это постепенно изменит картину нашей жизни.

-- Какие-то подвижки есть уже?

-- Убежден, что есть. Я решительно не согласен с мнением, что судебная реформа прошла, а ничего так и не переменилось. На самом деле изменилось очень многое, в том числе и в положении адвокатов. Адвокат в России всегда где-то немножко на обочине интереса -- и общественного, и государственного. Пожалуй, единственным исключением был период с 1864 по 1917 год, когда осуществлялась первая судебно-правовая реформа, когда появился суд присяжных и присяжная адвокатура. Потом, на протяжении всего 20-го столетия, адвокатура была зависимым и подконтрольным институтом. А закон 2002 года об адвокатуре я считаю совершенно удивительным. Конечно, он не идеален, и критически настроенные люди всегда найдут повод, чтобы критиковать его сутками, не останавливаясь. Но на самом деле по сравнению с прошлыми временами закон сделал несколько замечательных шагов в правильном, на мой взгляд, направлении.

-- В каком именно?

-- Сегодня адвокатура получила единую организационную основу. Впервые за два предыдущих столетия российская адвокатура обрела определенное структурное единство, то есть от Чукотки до Калининграда адвокатура построена по общему организационному принципу.

-- И что это дало?

-- У нас появились единые профессиональные и этические требования к тем, кто претендует на занятие адвокатурой. То есть и в Калининграде, и на Чукотке в адвокатуру приходят через одну и ту же процедуру квалификационных испытаний по единым критериям. Сейчас статус адвоката можно получить только через одни двери, и не боковые какие-нибудь, это двери парадные, они для всех. В квалификационных комиссиях работают не только адвокаты, но и судьи, и представители органов юстиции, по одному представителю от законодательной и исполнительной власти. Таким образом, существует определенный контроль и внимание к тому, кто идет в адвокаты. Сегодня адвокатское сообщество обладает собственными эффективными методами «самоочистки», направленными на то, чтобы избавляться от случайных людей, которые попали в адвокаты.

-- Что еще дал новый закон адвокатам?

-- Впервые российская адвокатура получила кодекс профессиональной этики адвокатов, нормам которого адвокат обязательно должен следовать. В принятых недавно Госдумой поправках к закону об адвокатуре сказано, что помимо обязанности выполнять этический кодекс в случае нарушения его норм адвокат несет ответственность.

-- И какое же наказание ждет адвоката-нарушителя?

-- Меры воздействия самые разные -- от вынесения замечания до лишения статуса адвоката. Представьте себе ситуацию, когда в результате халатного отношения к своему долгу перед клиентом адвокат вовремя не подал кассационную жалобу, и в результате человек лишился возможности отстаивать свои интересы. Или в уголовном деле адвокат не ознакомился своевременно с материалами дела. Или адвокат в ответ на обвинение прокурора заострял внимание на мелочах, а на какие-то вещи первостепенной важности не обратил внимания. Все вышеперечисленное -- это обстоятельства, свидетельствующие о равнодушии, о нежелании по-настоящему добросовестно выполнять обязанности защитника. В таких случаях достаточно однократного нарушения, чтобы была принята такая крайняя мера воздействия, как лишение статуса адвоката.

-- Какие еще поправки внесены в закон об адвокатуре и адвокатской деятельности?

-- На мой взгляд, они еще больше обеспечивают независимость адвоката как участника процесса. Как говорят наши французские и немецкие коллеги, адвокат -- это тоже фактор правосудия. Наши поправки дают адвокату гарантии от произвольного лишения его статуса. Прежний закон предусматривал возможность лишения статуса адвоката по представлению органов юстиции. Мы все-таки считаем, что орган юстиции должен иметь право вносить представления в адвокатские палаты, в квалификационные комиссии, если ему стало известно о каких-либо нарушениях со стороны адвоката. Но что касается мер воздействия, то коли законом предусмотрен столь широкий спектр этих наказаний, так почему при обращении органа юстиции исход может быть только один -- прекращение статуса, и все? Сейчас принята поправка о том, что орган юстиции имеет право лишь косвенного контроля над адвокатской деятельностью: если ему становится известно о совершенном адвокатом правонарушении, он вправе вносить соответствующее представление. Но мы не лепим из Минюста образ врага. Это было бы совершенно неправильно. Адвокатура не может выполнить возложенных на нее функций и задач в одиночку, без содействия со стороны власти. На мой взгляд, единственной властной структурой, с которой адвокатура должна взаимодействовать, как раз и является Министерство юстиции. Между прочим, в переводе с латыни Министерство юстиции -- это «министерство справедливости». Если бы меня попросили дать определение адвокатской деятельности, я бы ответил: справедливость -- наше ремесло.

-- И много еще проблем предстоит решить?

-- Очень серьезная и важная для нас проблема -- оказание юридической помощи по назначению суда, когда у человека нет средств самому нанять адвоката. И здесь Минюст, несомненно, наш партнер. Это касается не только уголовных дел. Сейчас законодательством предусмотрены случаи обязательного участия адвоката и в гражданских делах, а оплата этой работы не предусмотрена вообще никаким образом. Кроме того, по уголовным делам конкретные размеры оплаты услуг адвоката по назначению настолько оставляют желать лучшего, что мы просто терпим это из последних сил. Почему эта проблема сейчас вышла чуть ли не на первый план для адвокатуры? Сегодня в таких крупных промышленных городах, как Москва и Санкт-Петербург, 60% уголовных дел идут по назначению, а 40% -- это дела, по которым с адвокатом заключается соглашение. А если мы возьмем другие регионы, подальше от столиц, то там процент дел по назначению составляет от 75 до 80% от общего количества уголовных дел. Для многих адвокатов в регионах защита по назначению -- единственный источник заработка, поскольку население там настолько бедно, что мало кто может себе позволить заключить соглашение с адвокатом на коммерческой основе. При максимально возможной оплате по назначению -- 300 руб. за судодень -- несложно подсчитать, сколько это может получиться за месяц. А если у вас нет никакой другой работы, кроме этой, то уже и высчитывать не надо, относится ли в данном случае адвокат хотя бы к представителям среднего класса. Статистика говорит, что в России процентов до 30 населения находится на уровне черты бедности, поэтому мне не очень понятно, как можно считать российскую адвокатуру богатой. Как население, у которого нет средств даже на пропитание в достаточном количестве, может сделать богатыми адвокатов? Да, есть представители адвокатуры, которые живут в мегаполисах, имеют приличный заработок и обеспечены работой, но их не так уж и много -- всего 20--30% от общего количества. Что касается остальных, то если сравнить их доходы с достатком работников прокуратуры или тех же судей, которым сейчас предполагается увеличить заработок, вывод будет не в пользу адвокатов. Для молодых юристов, которые хотят себя попробовать на адвокатском поприще, сейчас это очень большая проблема -- обеспечить себе и своей семье приемлемый уровень жизни. Знаете, 10--15 лет назад было совершенно невозможно представить себе, чтобы кто-то уходил из адвокатуры по собственному желанию и искал себе другое занятие. А сегодня некоторая часть адвокатов уходит именно потому, что не находит применения своим знаниям, и переходит в другие сферы, где существует больше гарантий.

-- Можно ли уже сейчас сказать, что Федеральная палата адвокатов -- это одна из основополагающих гражданского общества в нашем государстве?

-- Так не только можно, но и нужно говорить. Дело в том, что в законе об адвокатской деятельности говорится, что адвокатура -- это институт гражданского общества. Я не знаю другой профессиональной корпорации, которая получила бы подобное определение на законодательном уровне. Это значит, что нам отвели определенную роль и возложили определенную ответственность. Есть очень важное для адвокатуры полномочие, с одной стороны, как для профессиональной корпорации юристов, с другой -- как для института гражданского сообщества: мы ведем экспертизу законопроектов, которые касаются гражданских прав и свобод и, конечно, адвокатской деятельности. Сейчас на основе этих полномочий мы работаем с профильными комитетами Госдумы -- по государственному и конституционному строительству, по законодательству. Мы уже проанализировали несколько законопроектов, касающихся защиты прав и свобод, и дали по ним заключения.

-- И от адвокатов во многом зависит наше правосознание и правовая культура?

-- Конечно. Но на нас лежат определенные обязанности. За годы советского тоталитарного режима, за годы существования адвокатуры в полузависимом состоянии, когда она не могла самостоятельно определять, кого можно принять в свои ряды, а кого нельзя, за все эти годы российская адвокатура много всего подрастеряла по сравнению со своей предшественницей -- присяжной адвокатурой. Сегодня же адвокатское сообщество действительно работает как независимая профессиональная корпорация юристов-правозащитников, которым законом вменена одна цель -- защита прав и законных интересов российских граждан.

-- И теперь ваше присутствие, скажем, на том же Всероссийском съезде судей воспринимается как присутствие равноправной стороны?

-- С созданием Федеральной палаты адвокатура встала в один ряд с прокуратурой и судебной системой. Адвокатура России сегодня уже не какие-нибудь разрозненные кучки адвокатов, а некая основанная на единых организационных принципах, объединенная единой целью, вооруженная определенным статусом, определенными процессуальными возможностями и гарантиями профессиональная корпорация. Некоторые мои коллеги сетовали, что на Всероссийском съезде судей генпрокурор сидел на почетном месте в президиуме, а представителя адвокатского сообщества как-то не было видно. Но мне кажется, что авторитет адвокатов определяется вовсе не тем, посадили нас в президиум рядом с прокурором или нет. Мне все-таки кажется, что когда сами судьи у нас в стране будут по-настоящему осознавать свой статус и свое назначение, то они станут понимать, что даже самые почетные и важные гости должны сидеть в лучшем случае в первом ряду этого зала. Это же независимая судебная власть! И прокуроры, и адвокаты -- все мы не более чем гости на этом судейском празднике. И хотя обвинение и защита выполняют одинаково важные роли в процессе, я повторюсь: именно адвокат ответствен за соблюдение прав человека, и в этом смысле он ответственен и перед всем гражданским обществом. Поэтому никакого комплекса неполноценности по поводу того, что я адвокат, у меня нет.

Евгений Васильевич Семеняко -- президент Федеральной палаты адвокатов РФ, председатель президиума Санкт-Петербургской коллегии адвокатов, вице-президент Международного союза адвокатов, кандидат юридических наук, заслуженный юрист Российской Федерации, лауреат золотой медали им. Ф.Н. Плевако. Родился в 1947 году в станице Варениковской Краснодарского края. В 1971 году окончил юридический факультет Ленинградского университета им. Жданова. В том же году начал работать в Ленинградской городской коллегии адвокатов, а в 1978 году стал судьей Ленинградского горсуда. В 1988 году вернулся в адвокатуру, с 1991 года возглавил ленинградскую коллегию.