«Интим» Патриса Шеро рекламировали не иначе как «самый шокирующий фильм года». Впрочем, скандальность его, как выяснилось, вполне традиционна и предсказуема и укладывается в нынешние европейские каноны, заданные еще Ларсом фон Триером и Катрин Брейя. Тем более безобидным и едва ли не пуританским кажется «Интим» после того, как на ММКФ привезли «Трахни меня» Виржини Депенте, -- на самом деле ошеломляющий по разнузданности фильм, наверное, самое радикальное кинопроизведение, когда-либо показанное в Москве на большом экране. После этого все разговоры о том, что Шеро вырвался-де за флажки, как-то сами собой поутихли, и «Интим» стали воспринимать куда более адекватно -- как просто хороший, серьезный, взрослый фильм. Пусть не «самое шокирующее», но уж точно одно из наиболее важных и значительных киновысказываний сезона.

Фильм Шеро рассказывает о бурных взаимоотношениях двух малознакомых людей, Джея (Марк Райленс) и Клер (Керри Фокс), которые начались с череды бессловесных и яростных соитий по средам, а закончились... в общем, они просто закончились. На самом что называется интересном месте -- когда начались настоящие чувства. Железный занавес мешает нашей встрече,/ Железный занавес с названием любовь./ Неповторимая весна поймет, конечно,/ Что ей придется повторяться вновь и вновь. Все это просто, ясно и до боли на что-то похоже. На «Последнее танго в Париже», на недавнюю «Порнографическую связь», а больше всего, как ни странно, -- на классику восьмидесятнической эротики, «Девять с половиной недель». Причем знают об этом, похоже, не только авторы фильма, но и его герои. Если уж герои фильма до сих пор помнят о существовании певца Билли Джоэла, то творение Эдриана Лайна они точно не пропустили. Вот почему их близость кажется такой знакомой, даже если в собственной жизни ничего похожего на их встречи по средам не было. Герои «Интима» решили бессознательно разыграть киношный сюжет, забыв о том, что они являются участниками вовсе не сентиментальной эротической сказки, а реалистической драмы, снятой цифровой камерой по физиологическому очерку Ханифа Курейши. И у них не будет возможности просто исчезнуть после того, как фильм закончится, чтобы потом снова вернуться к пройденному в «Другом интиме» или какой-нибудь «Интимной орхидее». Сюжет отчаянно цепляется за то, что он не более чем сюжет, он то и дело торопливо и не всегда уверенно опирается на самые избитые киношные приемы (так, например, Клер в итоге оказывается актрисой захолустного театрика, в котором изо дня в день ставят «Стеклянный зверинец»). Но остаться просто фильмом «Интим» не может. Возможно, в реальности все могло закончиться куда счастливее -- но «новый реализм» диктует свои законы, и с ними не поспоришь. Все будет плохо -- как в той самой «настоящей жизни», которая теперь существует, кажется, только на экране.

«Стеклянный зверинец» -- слишком уж знаковая пьеса, чтобы упоминание о ней не имело для фильма значения. Однако во время просмотра «Интима» Теннеси Уильямс как-то не вспоминается, и в принципе на его месте мог быть и Шекспир, и Гоголь, и Ионеско. Воображение рисует почему-то совсем другой зоосад. Томящиеся в нем звери не стеклянные, а самые настоящие, из мяса и шерсти. Но вот сидят они в прозрачных хрупких клетках. Разбить их и вырваться наружу не составляет труда -- но вернуться обратно будет уже невозможно. Приблизившись к настоящей жизни до предела, до уровня слившихся в экстазе тел, кинематограф, безусловно, выиграл в откровенности, но, кажется, потерял что-то ничуть не менее важное. И стеклянную клетку возвышающего обмана уже не склеить заново.