В Большом театре продолжаются гастроли санкт-петербургского Театра Балета Бориса Эйфмана. Большую часть спектаклей -- «Пиноккио», «Мой Иерусалим», «Дон Кихот, или Фантазии безумца» -- в Москве уже показывали. Из новинок -- премьерный «Мсье Мольер и Дон Жуан», а также «Русский Гамлет» -- спектакль, который мы знали по версии Большого театра, а теперь увидели в исполнении артистов Эйфмана.

«Мольер» и «Гамлет» -- одного поля ягоды, в том смысле, что это спектакли о двойниках. После долгого периода иллюстраций известных литературных произведений Эйфман начал сам сочинять либретто, выбирая сюжеты, в которых реальные исторические персонажи повторяют судьбу своих литературных или сценических двойников: балерина Ольга Спесивцева уподобляется страдалице Жизели («Красная Жизель»), композитора Чайковского в предсмертном бреду окружают герои его балетов («Чайковский»), а императора Павла Первого («Русский Гамлет»), как и злосчастного принца датского, терзает тень убиенного отца и нелюбовь императрицы-матери.

«Русского Гамлета» Эйфман поставил в Большом еще при бывших руководителях -- Владимиру Васильеву хотелось чего-нибудь отечественного и патриотического, а Алексей Фадеечев считал, что артистам не вредно расширять лексикон, общаясь с хореографами-современниками. Эйфман устраивал всех. Особенно публику.

В интерьер Большого, разодетый в пурпур и золото, «Русский Гамлет» вписался легко. Перевернутый купол Исаакиевского собора (сценограф Вячеслав Окунев) -- символ расколовшейся империи, превращавшийся по ходу дела то в будуар, то в овальную дворцовую лестницу, то в сцену для «Мышеловки», прекрасно рифмовался и с люстрой, и с царской ложей. Парчовый шлейф императрицы (символ «золотого века»), в котором путались и тонули фавориты Екатерины и за который цеплялся в финале затравленный наследник Павел, приводил публику в восторг. Как и прочие сцены с обильным использованием декоративных тканей -- голубого прозрачного полотна в брачную ночь наследника, черного савана, медленно поглощавшего сидящую на троне императрицу... Все эти спецэффекты в сочетании с грубо нарезанными, но шлягерными (вроде «Лунной сонаты») фрагментами из Малера и Бетховена действовали безотказно.

Проблема состояла в том, что артисты не очень поверили, что смысл зрелища только в этом. Просто раздираться в шпагатах, разбрасывать конечности, повторяя форму корявой свастики, неистово лупить себя по ляжкам, прыгать с поджатыми коленями и падать, разбивая грудную клетку, им показалось мало. Как теперь выяснилось, артисты Большого вложили в «Гамлета» куда больше умственного труда, чем того требует замысел автора. Вместо того чтобы расставлять энергетически значимые восклицательные знаки и многоточия, они сочиняли «образы», стараясь даже внешне походить на известных исторических персонажей.

В Большом Гуданов-Павел, Александрова-Императрица, Белоголовцев-Фаворит пытались своих персонажей понять, полюбить и даже простить. Артисты Эйфмана -- Елена Кузьмина-Императрица, Игорь Марков-Наследник, Альберт Галичанин-Фаворит -- психологией не занимаются. Они позируют и символизируют, куда тоньше чувствуя, к примеру, как солдафонским жестам и вульгарным позам в любовных сценах придать возвышенный и даже метафорический смысл. Видимость для них важнее правды чувств. Императрица, сидящая на плечах Фаворита, не просто засовывает голову возлюбленного под юбку -- она решает таким образом его судьбу. Она не просто, как славно написал коллега-рецензент, «по-всякому обжимает ногами трон», а любит империю и власть больше, чем сына и мужчин. Потому что «имперская любовь» от простой человеческой тем и отличается, что ею занимаются исключительно на троне -- в процессе борьбы за власть.

Теперь понятно, что имел в виду хореограф, который остался не очень доволен качеством исполнения своего спектакля в Большом. Дело не в технике, а в простодушной и по-своему уникальной способности артистов Театра Балета Бориса Эйфмана придавать пошлости и дурновкусию статус высокой поэзии.

«Русского Гамлета» в Большом показывают завтра, 6 июля. Премьеру, балет «Месье Мольер и Дон Жуан», -- 7 и 8 июля.