На сцене -- огромная гора красных цветов (розы и хинии -- цветы с герба Гонконга), метров восемь--десять вышиной. Над сценой -- свисающий кружевами подвесной мост (говорят, на следующий день Пина его убрала -- ей не понравилось, как он повис в доставшемся ей для гастролей Театре Моссовета). В цветах -- падая в них, карабкаясь на вершину, погружаясь почти с головой, -- два десятка человек от двадцати до пятидесяти, мужчины и женщины, театр танца Вупперталь. Показывают, что увидела в Гонконге худрук театра Пина Бауш, три недели прожившая там в 1997 году, -- те три недели, что предшествовали официальной передаче бывшей британской колонии Китаю.

Вот это -- про 1997 год -- написано во всех программках, но никакого значения не имеет. Потому что в спектакле нет ничего, относящегося к конкретному моменту времени. Нет ни демонстраций, ни страха одних, ни энтузиазма других. «Мойщик окон» утверждает, что люди -- всегда люди, вне зависимости от государственной принадлежности территории, и зарисовывает события, происходящие между людьми.

Эпизоды спектакля можно условно поделить на три типа: туристические, общезнакомые и поэтические. Пина Бауш с удовольствием воспроизводит те штрихи азиатского города, что бросаются в глаза путешественнику. Чудовищная умильность и навязчивость персонала: в начале спектакля и несколько раз во время действия один из актеров визгливо пристает к зрителям первого ряда со словами "чего вам хочется?" (выбор -- чай, вино, бутерброды, конфеты), убегает за кулисы и действительно возвращается с требуемым. Богатый ассортимент секс-приключений: от девицы на заднем плане, тривиально распахивающей плащ, до девицы, шествующей по сцене на четвереньках, джентльмен управляет ею с помощью вожжей. Устремленность в космос (на заднике-экране появляется слайд с младенцем в космическом скафандре; один из актеров запускает вверх похожий на большой воланчик спутник с помощью теннисной ракетки). А рядом возникают эпизоды, ни с какой экзотикой вовсе не связанные, заставляющие зрителей моментально вспоминать аналогии в своих родных странах. Вот уже немолодая женщина, покачиваясь, произносит монолог о том, что она зря перестала делать упражнения (муж ее бил, но не бросил бы, если бы она не перестала, считает несчастная; и в хриплом, прокуренном, вздернутом голосе просто вырисовывается этот самый пропитой муж, центр ее вселенной). А вот она же -- в роли контролера, подопытным снова оказывается первый ряд: на внятном русском языке (с акцентом, да, и интонации другие, но все понятно -- все актеры выучили свой текст на русском) она жестко требует предъявить билеты и характерно-издевательски произносит "прекрасно!", когда выясняется, что у одного из зрителей билета нет. (После спектакля в очереди в гардероб передо мной как раз стоял тот студент-безбилетник; он возбужденно рассказывал своим друзьям, "как она его отловила", будто дело было в натуральном общественном транспорте; человека, надо сказать, трясло.)

А потом зарисовки Пины чуть преображаются и превращаются в чистую поэзию (которая и так присутствовала на сцене в виде этой алой горы цветов). И одинокий лыжник в полной горной экипировке лесенкой будет взбираться на эту гору и спускаться с нее. А вся труппа будет разбрасывать цветы вверх -- в фонограмме в это время будут залпы фейерверка. Странное существо с серебряным колье на шее и двумя китайскими собачками в руках будет шествовать через эту гору, а в финале, когда на слайдах будут сменяться картины пустынь и гор, вся труппа будет ползти вверх по цветам, спускаться и ползти вновь.

В пластике всех актеров Бауш видна классическая выучка -- но так, как видна латынь в современных европейских языках: у кого-то (как у лидера труппы Доминика Мерси) через слово, у кого-то за весь спектакль уловишь пару знакомых корней. Если за весь спектакль у нынешней Бауш появятся два собственно танцевальных монолога (как в "Мойщике окон", самый красивый -- когда слово дают Доминику Мерси, а на него начинает ехать эта огромная гора, аккуратненько направляя его движения, ограничивая его пространство) -- это уже много. Хореограф, с именем которой всегда связывалось слово "танцтеатр", Бауш давным давно сказала, что ее «не интересует, как двигаются люди, -- важно, что движет ими», и все более интересуется театром, а не танцем. И ее, когда-то весьма увлекавшуюся политикой, более не интересуют частности типа смены правительства. Ей шестьдесят четыре года, она велика, метафорична и спокойна, как Китай. И, осознав это родство, поставила о нем спектакль.