Листовка крепится к двери, чуть выше ручки, куском прозрачного скотча. На листовке в самом выигрышном ракурсе разложены лапша, морепродукты, приправы и прочие неизменные атрибуты национальной корейской кухни. Рядом -- телефон. Но вряд ли по нему кто-то позвонит: едва придя домой, обыкновенный кореец сразу срывает ненужную бумажку и бросает ее под ноги. Если листовка цела, значит, хозяина нет дома. Тогда Тэ-Сук достает отмычки и проникает в дом и первым делом проверяет автоответчик. Если на нем записано что-то вроде «Мы уехали отмечать годовщину свадьбы, будем через неделю, звоните на мобильник», тогда этот дом становится домом Тэ-Сука. Он не ворует, не мусорит, чинит сломанные вещи и стирает грязное белье -- по старинке, вручную. Да еще фотографирует себя в квартире, чтобы не забыть помещение, которое на некоторое время стало его обиталищем. Но однажды, придя в очередной дом, богатый и просторный, Тэ-Сук даже не сразу понимает, что он не пуст. Там, подобно призраку, молчаливому и почти бесплотному, остается Сун-Хва. Она давно наблюдает за ним -- то из шкафа, то в отражении в зеркале, но никак не дает знать о своем присутствии.

Когда Тэ-Сук все-таки узнал, что он в доме не один, он понял, что его жизнь должна измениться. Вместе с продолжающей молчать женщиной он убегает из дома, преподав перед этим хороший урок жестокому и грубому мужу Сун-Хва с помощью клюшки для гольфа. Теперь Тэ-Сук и Сун-Хва живут в чужих домах вместе. Они так и не сказали друг другу ни слова, но все, что им нужно было знать друг о друге, стало понятно и так. Их одиссея продолжалась до тех пор, пока в одном из очередных домов они не нашли мертвое тело.

То, что происходит с героями «Пустого дома» потом, не надо описывать. В сущности, это не получится. В сущности, потенциальному зрителю не надо знать и всего того, что было рассказано ранее. Просто -- сесть и смотреть, как режиссер, который когда-то был сержантом корейских ВМФ, вот уже в четвертый раз за этот год дает возможность почувствовать, что настоящее кино все еще существует. С момента начала «Дома» до мига, когда понимаешь, что имеешь дело с редкостным, уникальным произведением искусства, проходит меньше получаса -- и ощущение это не покидает уже до самого конца.

Тэ-Сук и Сун-Хва хоронят найденного в доме старика, но,. будучи застигнуты врасплох, попадают в полицию. Тэ-Сука обвиняют в убийстве и сажают в тюрьму, Сун-Хва возвращается к мужу. Но они знают, что обязательно встретятся снова -- пусть даже они не будут такими, как раньше. Для того чтобы всегда быть с любимой, Тэ-Сук учится в тюрьме самому важному -- быть невидимым, быть живым призраком, для которого уже неважно, пуст дом, в котором он живет, или нет.

Объяснить это невозможно. Как человеческий глаз не в состоянии охватить обзор больше чем на 180 градусов, так и слова не в состоянии полностью передать, что происходит на экране. О методичных ударах клюшки для гольфа №3 (категория «айрон») по мячу, о пятнистом котике, пробирающемся по периферии картинки по своим делам, о разрезанных и снова склеенных в произвольном, но единственно верном порядке фотографиях на стенах, о слезах и синяках, о чернильном глазе, подмигивающем с ладони Тэ-Сука, -- не рассказать. Снять -- можно. Ким Ки-Дук это сделал.

В фильме почти нет насилия, которое недальновидные аналитики сделали визитной карточной режиссера, будучи не в состоянии увидеть ничего, кроме врезающихся в тело крючков, жестоких избиений и вывернутых наружу внутренностей. Без чего-то подобного, впрочем, не обойдется, но горе тому, кто снова не увидит картины в целом. Такой зритель даже не будет подозревать, что на самом деле, даже выйдя из зала, он будет не один. За ним неотступной тенью будет двигаться невидимый герой. И дом зрителя уже никогда больше не будет пустым.