Фестиваль Валерия Гергиева «Звезды белых ночей» достиг своей кульминации -- в Петербург приехал Пласидо Доминго. Хотя визит знаменитого испанца здесь уже давно никого не удивляет. За последние десять лет он стал в Мариинке своим человеком. Сам Доминго выступает здесь чуть ли не каждый год. Его жена Марта ставит спектакли. А его Лос-Анджелесская опера в каком-то смысле является побратимом Мариинки: деньги оба театра получают из кармана американского мультимиллионера Альберто Вилара. Последнее время кошелек господина Вилара стал самым веским аргументом в пользу дружбы двух театров и их художественных руководителей -- деньги выдаются под совместные проекты.

На нынешнем питерском фестивале Доминго выступил во всех известных своих ипостасях. В качестве поп-звезды спел на Театральной площади, не испугавшись питерского ветра. В качестве оперного патриарха продирижировал «Аидой» Верди. В качестве светского персонажа получил семикилограммовую статую «Фортуны» с формулировкой «в знак признания великого тенора всем славянским народом». И наконец, в качестве великого тенора исполнил партию Зигмунда в премьерной «Валькирии». То, что последнее амплуа оказалось интереснее всех остальных, радовало не меньше того, что «Валькирия» не превратилась в бенефис Доминго. Золотому голосу на Мариинской сцене нашлись вполне достойные партнеры.

«Валькирия», вторая опера монументальной вагнеровской тетралогии, долго была чем-то вроде кота в мешке. Никто не мог даже предположить, что получится. Рассорившись с постановщиком первой оперы цикла, прошлогоднего «Золота Рейна» Йоханессом Шаафом (который по предварительной задумке должен был ставить все четыре оперы «Кольца нибелунгов»), Гергиев своей затеи не отменил и передоверил ее Готтфриду Пильцу. Тот начинал в этом проекте в роли сценографа и, кроме того, в своей жизни уже успел оформить одно «Кольцо» -- в Финской опере.

Пильцу, выступившему на сей раз режиссером, сценографом и автором световой концепции постановки, досталась непростая задача -- во-первых, продолжить ту сатирически-антибуржуазную линию, что начал Шааф (тетралогия должна быть более или менее однородной). Во-вторых, вписать в свой модерновый спектакль давно устоявшийся рисунок фирменной, романтизированной роли Доминго (сложно было бы предположить, что 60-летний тенор готов его радикально пересмотреть). В-третьих, понравиться Гергиеву.

Спектакль запечатлел следы всех этих волнений. Он получился неровный, эклектичный, с детскими ошибками, но и с приятными удачами. К последним относится удвоенный состав валькирий, обрушивающийся на зрителя голыми плечами и блескучими торсами. Таким и летать не обязательно. «Полет» устраивает один лишь оркестр Валерия Гергиева -- фантастически энергичный, хоть и на редкость неаккуратный.

Пильц вообще все время хитрит, делая ставку на эффектную простоту и современные технологии, а не на сильное режиссерское решение. На сцене огромный стол, покрываемый разного цвета скатертями и обставленный стульями (в финале их место займут 16 валькирий), -- то символ убогой бабьей доли, то любовное ложе, то главная парткомовская деталь в обители богов Валгалле. На задник проецируются многозначительные магические и автодорожные знаки. По тюлевому суперу бегут облака. Брунгильда (идеальная в этой роли Ольга Сергеева) появляется в костюме наездницы с двумя смешными крылышками в руках -- вот вам и вся сказка.

Там, где режиссер все-таки не смог ослушаться ремарок Вагнера и следовал им со всей серьезностью, он заведомо в проигрыше: битва престарелого мачо Зигмунда с престарелым мафиози Хундингом (Геннадий Беззубенков) смешна и неловка; священный меч Нотунг падает на сцену с нехорошим пластмассовым стуком; любовная сцена Зигмунда и Зиглинды (артистичная, но не сразу распевшаяся Млада Худолей) вызывает смущение.

Зато выразительной оказалась другая пара -- Вотан (Владимир Ванеев) и его дочь Брунгильда. В их любовную страсть поверить оказалось проще, чем в не менее запретную тягу близнецов Зигмунда и Зиглинды. Неожиданно обнаружившееся соперничество двух пар пошло спектаклю на пользу. Ясно, что и без чаровника Доминго он не пропадет, а может, даже станет более органичным и цельным.