Ползут и ползут «хорошо проверенные» слухи: в школьную программу возвращается «Как закалялась сталь». И хотя вообще-то бабушка надвое сказала; хотя что в нынешних условиях значат словосочетания «школьная программа» и «образовательный стандарт», без пол-литра никак не разберешь; хотя разумный словесник умел и при советской власти (поздней, конечно, уставшей) сводить к минимуму соцреалистическую обязаловку (а потенциальных абитуриентов гуманитарных вузов научать ловким обходным маневрам), -- холодок бежит за ворот. Верю.

Слишком многим потребна надрывная исповедь нечастного калеки, долго и натужно правившаяся (переписывавшаяся) группой несколько более грамотных товарищей, разошедшаяся бешеными (даже для СССР) тиражами, ставшая оправданием искореженных судеб многочисленных сверстников автора и неотличимого от него героя (все было не зря!) и героическим примером (и мы сможем!) для младших, опоздавших на живодерский праздник братоубийственной бойни и с ясельных дней готовящихся к еще более грандиозным человеческим жертвоприношениям на алтаре грядущей мировой пролетарской революции -- «единственной великой войны, которую знала история» (Маяковский, финальные строки поэмы «Владимир Ильич Ленин»). Слишком многим до зарезу нужен отнюдь не наивный и жестокий, жадный до социальной справедливости и романтической беллетристики кочегар из Шепетовки, загубивший свою жизнь во имя коммунистического фантома (и по ходу дела пустивший в распыл энное количество других жизней); не его вязкое косноязычие (коллективная редактура не помогла и помочь не могла); не когдатошние экстатические грезы о «новом человеке», выкроенные по упрощенным модернистским лекалам из подручного сукнеца; не память о больной истории русского ХХ века и ее бесчисленных жертвах, одной из которых был реальный Николай Островский (и его тоже жалко; мне лично меньше, чем тех, кто не крутил ручку ленинско-сталинской мясорубки), -- нужен миф. Верткий. Многозначный. Комфортный.

Он необходим приверженцам сильного государства, убежденным, что цена всем идеям и личностям одна (грош в базарный день), а любые насущные проблемы решаются путем тотальной мобилизации человекоединиц и вдалбливания в их черепные коробки нужных на сегодня формул, сдобренных сказками о пользе жертвенности. Он сладок любителям зубодробительной р-р-революционности, истовым (чаще лживым, а иногда просто глупым) ревнителям равенства в нищете, адептам героического разрушения ради разрушения, для которых религия и семья, государство и гражданское общество, любая традиционная ценность -- зло, достойное если не уничтожения, то глумления. (Сыпь махорку в попово тесто, сыпь!) Он вдохновляет адептов «авангардного» (сто лет в обед тому авангарду или двести) «жизнетворчества», превыше всего ставящих «активизм» и «искренность» (желательно истерическую), человеческий документ (чем бесчеловечней, тем краше) и ломку элементарных правил. Он импонирует добросердечным постмодернистам, за любимым тезисом которых -- Ни одна блоха не плоха, все черненькие, все прыгают -- стоит та же мечта о ликвидации ценностной школы, превращении культуры в серо-буро-малиновое месиво, где Пушкин равен автору «Рожденных бурей», а оба они -- сочинителю гламурной порнографии и/или ернических агиток во славу любой (абы гроши) политической группировки. Без него как без рук скрупулезные историки, из абсолютно справедливого тезиса о том, что необходимо знать, как оно все было на самом деле (и, следственно, учитывать и анализировать все историко-культурные факты), с легкостью необычайной делающие вывод: все факты, во-первых, равнозначимы, а во-вторых, равно необходимы любой аудитории. Наконец, но не в последнюю очередь, он спасителен для пересидевших трудные времена казенных училок обоих полов, что наконец-то смогут вздохнуть спокойно и, отложив в сторону всяких там Пастернаков с Цветаевыми, перейти к диктовке плана «шибко проблемного», «будящего мысль» и «формирующего гражданскую позицию» сочинения на тему: «Есть ли место Павлу Корчагину в наши дни?» Под одобрительный шепоток несгибаемых плюралистов, пламенных борцов с «большевиками наоборот», крайне озабоченных тем, что отроков и отроковиц насильно пичкают Булгаковым и Мандельштамом, отбивая у них вкус к словесности (Да разве можно учить литературе? Это же дело интимное! Да я сам из-за нашей глупой Мариванны не хотел читать в седьмом классе навязываемую «Капитанскую дочку». Даже лучше, если гонят свою казенщину!) и навыки самостоятельного мышления (Пусть читают все и делают свой выбор. Ага, пусть. Много начитают. При наших-то нагрузках старшеклассников. И нашей сетке часов, гнобящей саму идею внятного преподавания словесности. И отношении нашего общества к литературе как таковой.)

Из года в год, из дискуссии в дискуссию, в книгах и газетах, по радио и в телеящике несется одна и та же песня о главном. Лево-правая. Центристско-беспартийная. Ветеранско-молодежная. Политическо-эстетическая. Нельзя забывать НАШУ историю. Нельзя. Историю -- которая не наша и не ваша -- забывать нельзя. А настоянные на крови и страданиях фантомы -- можно и должно. Есть память, что хуже беспамятства. Эта память вывернутого сознания, память дурмана, отравлявшего души не только обычных рабочих и крестьян (скажут: воодушевлявших их на подвиги -- будто без большевистской наркоты иссякли бы в России люди долга и совести!), но и значительных художников (безотчетное преклонение перед неграмотными, но зато прошедшими «суровую жизненную школу» самородками у русской интеллигенции в крови -- под прессом коммунистического режима, когда ее задачами стали отказ от распроклятого «я» и слияние со всегда правой, неведомо куда льющейся массой, это по генезису благородное чувство обрело специфические обертоны; кой у кого так и просто шкурные). Для понимания того, что написано в книге «Как закалялась сталь», почему ее условный автор заживо вошел в советский идеологический пантеон-паноптикум, чем она завораживала миллионы читателей, нужен такой историко-культурный, гражданский, этический опыт, что и не снился не только ученикам выпускных классов, но и подавляющему большинству их учителей словесности. В определенном смысле эта простая и -- уж извините -- чудовищная не только по идеологии, но и по форме книга сложнее «Капитанской дочки» и «Мертвых душ», «Войны и мира» и «Братьев Карамазовых», «Доктора Живаго» и «Одного дня Ивана Денисовича». Сложнее, ибо вводит читателя в соблазн, предлагая на выбор: фанатизм или цинизм, приятие большевистской жизненной стратегии за идеал или отторжение всякого идеала (знаем мы ваших «героев»).

Оба варианта, как говаривал товарищ Сталин, хуже, но, оглянувшись окрест, понимаешь, что сегодня более вероятна победа второго -- циничного. Цинизм же не щадит никого -- и для предмета фальшивого культа (а равно его бескорыстных и корыстных адептов) исключения не будет. Так что если кому-то почему-то -- по старой памяти или из сострадания к действительно настрадавшемуся человеку -- Николай Островский хоть в какой-то мере на самом деле дорог, то они в первую очередь криком должны кричать: Оставьте его в покое!

Не дождемся. Будем и дальше заголяться. Закалять скинхедский плюрализм и постмодернистскую государственность. Расшвыривать по бензохранилищам коробки со спичками.