Сына Августа Николсона хоронили осенью 1897 года. Во всяком случае именно эта дата будет отныне украшать его надгробие на маленьком погосте поселения Ковингтон, со всех сторон окруженного непроходимыми пенсильванскими лесами. Но никто, кроме немногочисленных жителей общины, могилу не увидит -- в деревню никто никогда не приходит и из нее никто никуда не уйдет. Старейшины Ковингтона (Уильям Херт, Сигурни Уивер, Брендан Глисон), каждый из которых пережил в своей жизни тяжелую утрату, давно уже увели своих близких из городов, «дурных мест, полных лишних людей», чтобы найти покой в служении Богу и натуральном хозяйстве. Но не только привычный уклад и догматы веры держат ковингтонцев вдали от чащ. Там живут Те, Чье Имя Не Произносят. Существа, которых мало кто видел, но все знают: они питаются мясом, у них есть длинные острые когти и их привлекает «плохой» красный цвет, на который в общине наложено строжайшее табу. С жителями общины у них заключен негласный, но строго соблюдаемый договор: люди не ходят в лес -- Те, Чье Имя Не Произносят не трогают деревню. Так было, так есть, так будет -- разве что местные мальчишки время от времени развлекутся вызывающей дрожь в коленках забавой -- встать на пень спиной к лесу и стоять, раскинув руки, пока не засосет под ложечкой, а треск сучков и шорох палой листвы сзади не заставят в конце концов сорваться с места и бежать без оглядки домой. Но все меняется, когда деревенский дурачок Ной Перси (Эдриан Броуди) вернется с очередной прогулки с гроздью красных ягод в кулаке, а молчаливый кузнец Люций Хант (Хоакин Феникс), запинаясь и не поднимая глаз, зачтет на собрании старейшин свою просьбу отправиться через лес в города и принести лекарства -- чтобы болезни больше не уносили жизни, как это случилось с младшим Николсоном. Дремавшее до поры до времени лихо разбужено. И Те, Чье Имя Не Произносят не простят нарушение договора...

Свой первый фильм Маной Найт Шьямалан поставил еще двенадцать лет назад. Но в 1999 году, после «Шестого чувства» его фильмография как будто началась с белого листа. Для всего мира он превратился не просто в очередного этнического вундеркинда, снимающего во всех отношениях приятные независимые картины, но в одного из главных рассказчиков удивительных историй с секретом, приносящих зрителям неизбежный выдох финального изумления, а продюсерам -- огромные кассовые сборы. Однако именно репутация человека, способного в последний момент опрокинуть повествование неожиданной развязкой, неумолимо закрыла собой прочие грани его дарования. Так что к одному из самых тонких метафизиков, работающих сегодня в большом кино, стали относиться обескураживающе-потребительски, не ожидая ничего, кроме все новых и новых перевертышей в духе «Шестого чувства» и выражая недовольство, когда Шьямалан тактично пытался обратить внимание на что-то еще.

Недовольным имело смысл хотя бы поразиться, насколько последовательно и состоятельно индоамериканец Шьямалан осмысляет и использует в своих фильмах важнейшие культурные пласты, на которых зиждется современная массовая культура Нового Света, а вслед за ней и все национальное самосознание. В «Шестом чувстве» он обогатил загробной мистикой традиционный сюжет «черной серии» 30--40-х годов об одиноком детективе в сером плаще и с осенью в сердце; в «Неуязвимом» осмыслил магнетическую, сравнимую по воздействию с «настоящей» литературой, силу комиксов о супергероях; в «Знаках» наполнил духовным содержанием бульварную мифологию «ведьминых кругов», маленьких зеленых человечков и открытого инопланетного вторжения. В новом фильме Шьямалан обращается уже к безоговорочной классике, к литературной традиции американской мистики, в которой религиозные идеи первопоселенцев сочетаются с языческим мраком встретившей их на новом материке первозданной и грозной природы, к тревожным пространствам Пола Мора, Натаниэля Готорна, Амброза Бирса. Итог -- настоящий, не спровоцированный топорными внешними эффектами ужас. Крови, этой субстанции «плохого» красного цвета, живительной влаги для любого фильма ужасов, в «Лесе» проливается совсем чуть-чуть. Но от того не легче: страх прячется в скрипе оставленном на террасе кресле-качалке, шорохе ветвей, надсадном звоне мух, облепивших шмат мертвечины. Фильм, подобно лесу, дрожит и шелестит на ветру, он будто сам соткан из пелены предрассветного тумана, который готов рассеяться от любого неосторожного движения. «Таинственный лес» откровенно неуместен в контексте современных киноразвлечений, где пулеметный ритм и нагромождение визуальных аттракционов заменяют разум и чувства; в стандартном расписании современного мультиплекса он кажется изгоем, со всех сторон окруженным непролазным буреломом неандертальских молодежных комедий, экранизаций компьютерных игр и напыщенных лауреатов никому не нужных призов. И воспринимать его нужно только так, как познает мир слепая Айви Уокер (Брис Даллас Ховард), возлюбленная Люция, обладающая таинственным даром свыше -- осторожно, на ощупь, ориентируясь на странное свечение, исходящее от движущихся по экрану фигур и доступное далеко не каждому зрячему.

Финальный кульбит в фильме, конечно же, будет. И пусть нынешняя загадка оказалась не столь обескураживающей, как некогда пробуждение у героя Брюса Уиллиса пресловутого «шестого чувства», не стоит до того момента то и дело срываться с места или ощупывать подлокотник кресла в поисках воображаемой клавиши перемотки. До того момента, пока все на экране встанет на свои места, негромким голосом вежливого и застенчивого индийца будет сказано очень много важного о мире, в котором нам, в отличие от обитателей Ковингтона, приходится существовать каждый день. А интуитивного, невысказанного, всего того, о чем не говорят вслух, будет еще больше.