На вершине сентябрьского хит-парада -- два блестящих английских романа. Оба не имеют ничего общего с бодрой англосаксонской беллетристикой, в изобилии наштампованной российскими издателями. Один начинается с суицида, другой написан от лица психически больного ребенка. Сюжеты явно не годятся для пересказа в колонке глянцевого журнала. Но по прочтении, вопреки ожиданиям, испытываешь нездоровый душевный подъем. Все же приятно убедиться, что территория современной литературы еще не полностью оккупирована белозубыми мутантами из среднего класса. Социальное пространство они отвоевали, за литературное -- придется побороться.

Марк Хэддон. «Загадочное ночное убийство собаки». Перевод с английского А. Куклей. -- М.: «Росмэн» (серия «Премия Букер: избранное»).

Этот роман с несуразным названием -- лучшее, что открыла букеровская серия русскому читателю. В 2003 году роман Хэддона не пустили дальше длинного списка. После этого букеровскому комитету можно спокойно ставить ноль. Вероятно, люди без фантазии не простили Хэддону того кризиса понимания, который возникает у каждого, кто засовывает свой нос в его книгу. История написана от лица подростка-аутиста. Помимо не самого привычного текста она содержит диковатые рисунки, математические формулы, странные схемы и альтернативное доказательство теоремы о равнобедренном треугольнике. Кроме того, за главой третьей здесь следует пятая, а за двадцать третьей -- двадцать девятая. Вопрос, а здоров ли автор, вполне уместен. Отвечаю. Марк Хэддон (родился в 1962 году) не страдает аутизмом, пишет и иллюстрирует детские книжки, хорошо подкован в вопросах психиатрии.

После «Человека дождя» у простодушного обывателя могло сложиться впечатление, что аутисты -- это такие безобидные человечки со странностями, способные за секунду пересчитать все зубочистки в ресторане. Страдающие аутизмом люди действительно любят числа и часто обладают нестандартными математическими способностями. Мир абстрактных формул надежнее мира человеческих страстей, к которым они равнодушны.

Главный герой «Убийства собаки» получает от школьной учительницы задание написать книгу. Из всей художественной литературы Кристофер признает только детективы: в них, как и в математике, все логично. И поскольку «человеческие» мотивации для него слишком сложны, он берет за образец «Собаку Баскервиллей», полагая, что этот рассказ -- по преимуществу про животное. На удачу в саду кто-то замочил соседского песика. Аутист не способен выдумать историю из головы, он может лишь в деталях описать происходящее перед его глазами. Что Кристофер с успехом и делает, допуская иногда лирические отступления.

Марк Хэддон не просто ведет роман от лица человека, который по медицинским показаниям не способен сотворить литературную форму, он еще над этой самой традиционной формой блестяще глумится. Учительница поясняет ребенку, что в романе должны присутствовать линии, уводящие от центрального сюжета. И Кристофер охотно уводит обезумевшего читателя в область простых чисел, в пространство теоремы Пифагора и даже в сторону большого взрыва в центре Галактики.

По ходу расследования собачьего убийства мальчик выясняет некоторые подробности из жизни родителей. И если первая половина книги удивляет и веселит, то вторая пробирает до самой селезенки. Из вороха деталей и подробностей, которые способна удержать лишь абсолютная память аутиста, читатель сам собирает недостающие звенья цепочки. И тогда -- комок у горла обеспечен. Из забавного киборга с причудами Кристофер превращается в больного человека, не способного улыбаться и сопереживать. «Люди считают себя не такими как компьютеры, потому что у них есть чувства, а у компьютеров -- нет. Но испытывать чувства -- это значит просто иметь картинку на экране».

Область душевных дефектов опасна для литератора. Дилетанту туда лучше не соваться, чтобы избежать обвинений в пошлости и цинизме. Марк Хэддон же ни разу не дает петуха. Он почти безупречен. Он корректнее, чем Кизи и Киз вместе взятые. Хэддон досконально изучил проблему: все диагностические показания точны, а мотивации обоснованы. Повествование от первого лица позволяет избежать сусальной интонации. И лишь иногда Кристофер говорит о себе вещи, которые больной аутизмом не в состоянии отрефлексировать. Но это вынужденная уступка читателю, который не обязан представлять клиническую картину заболевания. Хотя логичнее было бы просто приложить статью из словаря психиатра. Есть же в приложении доказательство теоремы Пифагора.

Тим Лотт. «Штормовое предупреждение». Перевод с английского Марии Макаровой. -- М.: «Иностранка» (серия «За иллюминатором»).

Тим Лотт уже знаком русскому читателю. С той оговоркой, что это знакомство не слишком задалось. Первым издатели почему-то опубликовали худшее произведение этого почтенного британца. В «Блю из Уайт-сити» Лотт отдал дань нынешней моде, написав историю от лица обаятельного лондонского мутанта. Но даже в этой бездарной повестушке есть блестящие эпизоды. Стиль Лотта меняется, когда он из актуального пространства перебирается в область ностальгии. Он человек из семидесятых, который поздно освоил писательское ремесло. В «Штормовом предупреждении» Лотт, слава богу, не пытается натянуть на себя молодежные бриджи и белозубый оскал. Это -- трудный, неспешный роман, который начинается с эпизода самоубийства главного героя.

У читателя не остается ни единой надежды на благополучный финал. Лотт мастерски описывает тот перелом, что произошел в Англии конца семидесятых. Когда маятник времени неожиданно закачался быстрее, разрушая незыблемые британские традиции, а вместе с ними семьи и судьбы. Наступившая эпоха тэтчеризма не оставила ни малейшей надежды тем, кто не смог усвоить новый ритм. Роман Лота -- традиционный по жанру и форме. Растянутая во времени история крушения одного британского семейства. Проза тончайшей психологической аранжировки. Сейчас такую почти не пишут.