|
|
N°170, 20 сентября 2004 |
|
ИД "Время" |
|
|
|
|
Хеллоуин ко дню рождения
Юбилей пианиста Алексея Любимова в Московской консерватории
В Рахманиновском зале Московской консерватории -- с шутками, играми, импровизациями, незваными гостями, открытыми дверями (иначе бы публика не влезла), иронично изысканным конферансом и прочими радостями -- отпраздновали день рождения Алексея Любимова. Пианисту, профессору, инициатору неординарных фестивалей, собирателю раритетов исполнилось шестьдесят лет. Из них сорок он играет старую, новую и специально для него написанную музыку, акцентируя возможности неортодоксального поведения искусства и в искусстве, отыскивая сокровища и разбрасываясь находками.
Давным-давно Любимов был участником легендарного «Мадригала» -- первого ансамбля старинной музыки. Тогда же начал играть современников, ненужных официозу. В конце восьмидесятых создал фестиваль «Альтернатива», где впервые в России прозвучали сочинения западного и советского авангарда и поставангарда. Потом вернулся к аутентизму, знакомя не только со старыми сочинениями, но и с аутентичными трактовками. Зазвучали Бетховен на инструментах эпохи Бетховена и Шуман на инструментах эпохи Шумана. В соседнем концерте или даже в той же программе оказывались истовые прозрения малоизвестной тогда ученицы Шостаковича Галины Уствольской и камерные, почти беззвучные перформансы Ивана Соколова. Любимов открывал ассоциативные пространства. Вокруг него сформировался круг людей, чья художественная оптика была отлична от общей. Круг не был единым и закрытым, но любимовские идеи, распространяясь или уходя в тень, маркировали художественную местность, выделяя свободные территории. Несколько лет назад Любимов организовал в консерватории отдельный факультет для исполнителей старинной и современной музыки: его пропаганда встала на промышленные рельсы, а вливания свежих сил в любимовский круг стали регулярными.
Концерт не был похож на традиционные чествования. Скорее на ранние «Альтернативы» с их непредсказуемым репертуаром. Начали с Чарльза Айвза (хулиганский Hellowe'en), закончили, сильно выйдя за временные рамки, Листом (Большой хроматический галоп) и Стравинским (Кошачьи колыбельные для голоса и трех кларнетов). Внутри поместились и поздний Шуберт (с волшебной тонкостью и чувством запредельности исполненное Адажио ми-бемоль-мажор для фортепиано, скрипки и виолончели, op. posth. 148), и ранний Павел Карманов («Семь минут до Рождества», написанные в 1996 году для Любимова и флейтиста Олега Худякова). Был Малер (обработка для салонного ансамбля Анданте из Второй симфонии) и виртуозные любимовские аранжировки двух сонат Скарлатти для клавесина, флейты, гамбы и ударных. Мерцало нежное семидесятничество легендарных поставангардистов Александра Рабиновича и Георга Пелециса, гремело незапланированное поздравление Владимира Мартынова на текст Льва Рубинштейна, проговоренное, прохлопанное и протопанное ансамблем Татьяны Гринденко. Воздушный Моцарт сменялся воздушным Кейджем с танцами, а за едва ли не главной удачей концерта -- новой музыкой Валентина Сильвестрова -- следовала миниатюра Александра Кнайфеля на фрагментарно нашептанный текст Маршака. Всем было ясно, что «Вот такой рассеянный» -- гимн любимовской торопливости, бегущей совершенства, но достигающей необычайной плодотворности. Юбиляр участвовал во всех номерах и, опровергая тезис гимна, вовремя вскрикивая из-за сцены: «Ни в коем случае! Рояль не трогать», -- держал все ниточки представления. Компанию составляли и генералы просвещенного исполнительства (Пекарский, Рудин, Гутман), и молодые знаменитости (Александр Тростянский, Илья Гофман), и амбициозные студенты, и ученые профессора. Светлана Савенко комментировала и пела, Михаил Сапонов комментировал и читал стихи: «Я хотел сравнить тебя с солнцем, но солнце заходит, я хотел сравнить тебя со звездами, но звезды гаснут. Ни с чем не могу сравнить тебя, моя коммунистическая партия!»
«Для чего мы занимаемся музыкой? Чтобы очистить ум и приготовить его к Божественным влияниям», -- гласил один из эпиграфов концерта, взятый у Кейджа. И если не божественные, то любимовские влияния на умы были очевидны. Они сделали вечер событийным -- утонченным и грубоватым, проникновенным и эффектным, бурным и нежным.
Юлия БЕДЕРОВА