Про фильм Владимира Машкова писать трудно, потому что все, кто его видел, уже согласились: фильм простой, наивный, искренний и вызывает потоки слез. И что тут еще скажешь... Пьесу Галича «Матросская тишина» Машков вместе со сценаристом Ильей Рубинштейном переписал так, чтобы получилась чистейшая мелодрама, жанр, сегодня сильно подпорченный искушенностью зрителя и модернистской иронией авторов. А вот актер Владимир Машков -- не искушенный и не ироничный -- взял и вывалил на экран столько эмоций, причем самых простых, что пробил уже сложившийся способ восприятия. Все очень просто: живет в маленьком городе Тульчине в тридцатые годы еврей-кладовщик, пьющий вдовец с маленьким сыном, которого очень хочет вывести в люди. Для этого он заставляет мальчонку, мечтающего о незамысловатых развлечениях провинциального детства, играть гаммы, дерет его, пьяный, как сидорову козу. А когда мальчик уже вырос и стал жить в Москве, играть в Консерватории и принял правила своего нового статуса, тут папа прямо так и заявился -- с гостинцами, пачкой денег и неуклюжими признаниями: теперь, когда мой сын -- музыкант, и я, значит, уже не жулик, а приличный человек. Вот только сын оказался слабоват, и папашу стесняется, а главное, за свою карьеру испугался, в чем потом и раскаялся. Когда война началась, и папу вместе с детской сыновней скрипочкой и заветным альбомом с открытками расстреляли заодно с другими евреями Тульчина.

Все это сыграно жирно, без оттенков и подробностей, ни себя, ни зрителя не жалея. И главный герой тут, конечно, не Додик (сыгранный -- в детстве Андреем Розендентом, скрипачом школы Владимира Спивакова, а в юности -- актером Егором Бероевым, похожими друг на друга больше, чем родные братья), а Абрам Шварц, мечтательный пьяница и нежный родитель.

Владимир Машков уже везде рассказал, что в основе его отношения к сюжету есть нечто глубоко личное, что он хотел повиниться перед своим покойным отцом. Что там у актера с папой случилось, не известно, но и не важно. Вообще личные чувства тут ни при чем. А вот воспоминания о собственном детстве в сибирском городке, пожалуй, важны. Потому что те эмоции, которые в фильме заложены, родом не из еврейского быта, даже в самых низовых своих формах замешанного на древней и сложной культурной традиции, а из самого посадского, не городского и не деревенского, барачного двора. Где только такие простые и сильные эмоции и живут: «Не жди меня, мама, хорошего сына...».

В общем, народное кино получилось. То, где никаких тонкостей и не нужно, а нужны именно такие бороды, похожие на накладные, и страсти в клочья. Конечно, Галич про другое писал, но тут не Галича вспоминаешь, а шансон, который недаром так в нашей стране популярен. Нашел Машков верную ноту, не сфальшивил.