Джазового пианиста Якова Окуня, несмотря на молодой возраст, большинство специалистов называют новым лидером российского современного джаза. У него блестящая репутация человека, чье владение традицией и просвещенный взгляд позволяют обращаться с материалом столь же корректно, сколь и свободно. Помимо собственных проектов -- квартета и "МосГорТрио" -- он много выступает в составе разных ансамблей, в том числе с певицей Анной Бутурлиной и легендарным трубачом Германом Лукьяновым. Яков Окунь является непременным участником всех мало-мальски значительных и интересных джазовых событий. На недавнем фестивале «Джаз в саду «Эрмитаж» Окунь выступал сразу в двух проектах -- в составе ансамбля Германа Лукьянова и с собственным квартетом, к которому присоединился американский трубач Эдди Хендерсон. Все наблюдатели сошлись в одном -- игра Окуня стала одной из самых удачных и ярких страниц фестиваля. С Яковом ОКУНЕМ встретилась Анна ВЕТХОВА.

-- Говорят, вы играете джаз с 12 лет...

-- Нет, это неправда. Если бы я занимался джазом с 12 лет, то, может быть, лучше играл бы сейчас! Серьезно я начал заниматься этой музыкой довольно поздно, лет в 18, когда уже поступил в музыкальное училище. А вообще музыкой я начал заниматься действительно рано -- с 5--6 лет. Но джаз всегда был на слуху, атмосфера дома была соответствующая, ведь мой отец -- известный джазовый музыкант. Естественно, что освоение джазового языка не превратилось для меня в долгий процесс.

-- Как вы считаете, понимание джаза приходит только с возрастом или здесь тоже могут быть свои вундеркинды, как в классике? Ведь говоря о джазе, мы часто говорим о философии, присущей этому музыкальному направлению.

-- Почему нет? Конечно, могут быть и вундеркинды. Сейчас, например, к моему отцу приходит заниматься четырнадцатилетний мальчик, невероятно одаренный. На самом деле все зависит от таланта. Ребенок влюбляется в звуки. И все. Вообще это загадка, почему человек становится музыкантом, художником или писателем. Наверное, все дело в маниакальном желании достичь красоты. Но у каждого красота, конечно, своя.

-- А какая она у вас? О вас говорят как о самом востребованном джазовом пианисте, и вы не только много играете, но все время пробуете разные составы и, соответственно, стили. Это что, всеядность?

-- Нет, конечно. Всеядность, как я понимаю, это когда человек любит все. Но ведь в искусстве нельзя любить все одинаково! Обычно лучше всего получается то, что ты любишь по-настоящему. А находить в своей профессии вещи, которые, может быть, не очень близки, это, на мой взгляд, вопрос профессионализма.

-- И все-таки вы выбрали для себя какое-то направление или вы полистилист по своей натуре?

-- Я не выбирал. Все происходит самой собой со временем. Есть масса музыкантов, которые повлияли на развитие определенного направления в джазе, но при этом занимались очень многим: играли и соло, и в ансамблях, писали аранжировки и композиции. Но обычно все-таки хорошо получается что-то одно.

-- Есть что-то, чего вы не любите в музыке?

-- Если брать серьезную музыку и строгий стиль -- джаз это или классика, неважно, -- то, наверное, нет. Но есть направления, которые я просто не приемлю, в том числе и в джазовой музыке. Например, музыку фьюжн. Я вообще не понимаю, что это такое. По-моему, это слово совершенно не относится к искусству. Многие американские артисты говорят: "Sound's great!", что значит: "Звучит хорошо". Но это ни о чем не говорит: ну, хорошо и хорошо... Вот и фьюжн то же самое: "сплав" он и есть сплав...

-- О вас почти нет информации в Интернете. У вас даже нет своей странички в отличие от многих музыкантов.

-- А у меня и Интернета нет, и компьютера нет. Я просто не чувствую в этом необходимости.

-- А как же реклама?

-- Знаете, я идеалист, я не думаю о таких вещах. Нет лучшей рекламы, чем звуки, которые ты издаешь: ни одно слово не может служить подтверждением твоей творческой полноценности. Я думаю, что музыка, которую я играю, не должна нравиться всем. Это было бы глупо. Так зачем рекламировать себя? Какой в этом смысл? Кроме того, я человек непубличный и несветский. Я стесняюсь этого и не понимаю, почему нужно что-то определенное говорить, каким-то определенным образом выглядеть -- одним словом, вести себя чуть-чуть неестественно, все время думать о том, как будут на тебя смотреть. В этом есть, как мне кажется, нечто унизительное. Ведь чужими глазами ты все равно никогда на себя не посмотришь! Музыку вы слышите собственными ушами, такими, какие они у вас есть. Если следовать рекламной политике, получается, я должен думать, что именно сыграть для зрителя. Это глупо, потому что я никогда не узнаю, что он хочет услышать. Он может даже любить то, что я люблю, но слышать он будет это все равно по-своему.

-- В современном джазе какие для вас существуют ориентиры?

-- Те, что были созданы в 50--60-е годы: мне хотелось бы продолжать традиции тех музыкантов -- Джона Колтрейна, Майлза Дэвиса, Телониуса Монка... К сожалению, многие из того поколения уже умерли. Для меня же эта музыка абсолютно живая и современная. Ну как Бах -- он же современен! Хорошо продолжать традиции Баха, надо только попробовать так написать!!! С другой стороны, в сегодняшнем джазе, как в любом искусстве, многое изменилось. Востребованы в основном молодые ребята, которые шустро играют на инструментах. И их раскручивают продюсеры. Раньше все занимались музыкой и никто никого не раскручивал. Продюсеры брали уже готовый материал. А сегодня готового материала практически нет, и роль продюсера невероятным образом выросла: он уже думает, что делать из артиста, как продать его музыку и даже какую именно музыку должен этот артист играть. На мой взгляд, это какая-то ерунда.

-- Считается, что такие тенденции говорят о кризисе искусства.

-- Только это кризис не искусства, а его восприятия, кризис давно принятых форм -- тех условностей, в соответствии с которыми мы привыкли его воспринимать. Но с другой стороны, есть известная фраза Льва Толстого: "Искусство умрет, только музыку жалко".