Датский Королевский балет часто именуют театром Августа Бурнонвиля. Один из основоположников классического балета в России известен в основном по дежурным па-де-де, часто исполняемым на конкурсах и концертах. Спектакли же его ставятся редко и держатся недолго. В датском балете, где наследие Бурнонвиля тщательно сохраняется с середины девятнадцатого века, убеждены: чтобы танцевать Бурнонвиля, надо стать немножко «датчанином». О ментальности с удовольствием распространялся на пресс-конференции в Москве премьер Датского Королевского балета Томас Лунд, объяснивший, что особенности технические и стилистические -- синкопированный ритм быстро работающих ног при практически неподвижном корпусе, расслабленность тела и никаких (в отличие от русской школы) аффектов и бравурностей -- ничто без проникновения в «уютный» датский дух. А для того надлежит читать сказки Андерсена и любоваться питавшими хореографа скульптурами Торвальдсена. Еще лучше -- поселиться в Дании, потому что изучение Бурнонвиля начинают в балетной школе, существующей в Копенгагене с 1771 года, и не заканчивают никогда.

Поскольку Дания давно не тюрьма, а часть космополитичной Европы, от размывания стиля здесь спасаются особой кадровой политикой: исполнителей-иностранцев приглашают с расчетом на долгую карьеру. Алексей Ратманский, более известный у нас как постановщик, которому «не стыдно» доверить труппу Мариинки или Большого, -- один из «гостей», получивших постоянный контракт в Королевском балете. Собственно, благодаря ему и продюсерской фирме «Постмодерн-театр» и состоялись нынешние гастроли. (Последний раз датчане приезжали к нам в начале семидесятых.)

Программа из трех отделений вышла контрастной и неровной. Фрагменты из Бурнонвиля (па-де-де из «Консерватории» и «Ярмарки в Брюгге» в первом отделении и большая сцена из «Неаполя» в последнем) перемежались модернизированной классикой -- номерами Стентона Уэллша, Джона Ноймайера и Тима Раштона. Из «современников» впечатлили только минималистские «Номады» Раштона, в исполнении Аны-Марии Лукачу и Алексея Ратманского. Из Бурнонвиля -- «ярмарочное» па-де-де в исполнении Гудрун Боесен и знатока датской ментальности Томаса Лунда. Сцена из «Неаполя» -- непрерывный дивертисмент для девяти пар солистов с итальянской тарантеллой и невероятно сложными вариациями -- заставила пожалеть, что в программу не включили еще и Баланчина.

Судя по всему, на русского американца, перенявшего бурнонвилевские композиционные и лексические принципы, датская традиция повлияла куда плодотворнее, чем на другого визитера -- Джона Ноймайера. Поставленная им к юбилею хореографа композиция «1963. Вчера», в которой цитаты из «Сильфиды» довольно нелепо разбавляются американизмами под музыку «Битлз», почему-то так понравилась датчанам, что они решили оставить ее в репертуаре.

Интересно, как повлияет «датская служба» на Ратманского-хореографа. Его премьере, «Сон Турандот» на музыку Пауля Хиндемита, состоявшейся только что в Копенгагене, было отдано второе отделение. Четырнадцать солистов в костюмах, расцветкой цитировавших разноцветную геометрию Василия Кандинского, а конструкцией -- мюзик-холльные эскизы Голейзовского, находились в беспрерывном хаотическом движении. Вполне по Бурнонвилю (или Баланчину) едва намечавшуюся структуру разгонял персонаж в черном костюме, лаковых сапогах и небесно-голубом плаще. Намеченный мизансценой сюжет растворялся, а Турандот, ее женихов и соперниц как ветром сдувало со сцены. Мозаичная композиция, вторящая структуре сюрреалистичного сновидения, к сожалению, рассыпалась уже в середине действия. Чувство юмора оставило хореографа, решившего вдруг следовать формальной логике Хиндемита. А может -- датским представлениям о «серьезности».

Жаль. Танцевали Ратманского неровно, но темпераментно. Кажется, при всем культивируемом консерватизме датчане не прочь сменить вечно живого классика на хореографа-современника. Пусть даже и русского. С аффектами.