Дело о творческом наследии известного художника-графика Николая Николаевича Купреянова (1894--1933) -- пример, ярко иллюстрирующий новую тенденцию в работе прокуратуры и милиции. Внук художника Николай обвиняется в хищении коллекции, которой он владел на протяжении двенадцати лет.

Дело семейное

Переросший в уголовное дело семейный конфликт уходит корнями в 1990 год, когда Купреяновы разъехалась. Отец Николая скульптор Яков Николаевич перебрался с новой семьей в кооператив художников на ул. Палиха. А его старший сын Николай (также художник-график) остался в неприватизированной квартире в Малом Знаменском переулке -- той самой, в которой когда-то жил и работал их знаменитый предок. При этом работы Н.Н. Купреянова остались с согласия отца на прежнем месте. Произведения на протяжении 1990-х неоднократно выставлялись, а в 1991 году Николай продал несколько работ Костромскому музею, и, по его словам, музей по его просьбе перечислил отцу половину вырученной суммы.

Николай утверждает, что на протяжении 12 лет Яков Николаевич не проявлял особого интереса к наследию своего отца, разве что в середине 90-х попросил передать ему несколько работ, которые сразу же и получил. Во всяком случае, из материалов дела следует, что никаких претензий к Николаю официально никто никогда не предъявлял. И вдруг неожиданно отец Николая решил вернуть коллекцию. Он не пытался решить проблему внутри семьи или обращаться в суд с иском об истребовании имущества из чужого незаконного владения. Вместо этого 25 июля 2002 года Яков Николаевич написал заявление в прокуратуру. «В течение десяти лет я не могу попасть в дом, где я вырос, чтобы ознакомиться с состоянием коллекции», -- пишет он. 6 августа 2002 года в отношении Николая было возбуждено уголовное дело. А позже ему предъявили обвинение по ч. 3 ст. 159 (мошенничество, совершенное в крупном размере) и ч. 1 ст. 164 УК (хищение предметов, имеющих особую историческую, научную, художественную или культурную ценность).

По версии обвинения, хищение творческого наследия собственного деда Николай совершил «без его физического изъятия». То есть следователи считают, что произведения искусства просто находились в незаконном владении Николая, а затем он предпринял попытку закрепить свое право частной собственности на коллекцию. В обвинительном заключении сказано, что «примерно в период с 1991 по 1995 год... путем обмана» Николай предъявил в Управление государственного контроля охраны и использования памятников истории и культуры (УГК ОИП) Москвы ряд архивных документов своего деда, включая свидетельство Московской городской государственной нотариальной конторы от 29.07.34 №1097, «представляясь наследником своего деда Н.Н. Купреянова и собственником его имущества» и «имея умысел на обращение коллекции в свою собственность».

Затем Николай «заключил с УГК ОИП г. Москвы охранное обязательство от 18 января 1993 года №16-12/18 на свою квартиру по адресу: г. Москва, ул. Маркса--Энгельса, д.7/10, кв. 14, ныне -- М. Знаменский пер., д.7/10, стр. 1» с целью «инициирования издания постановления правительства Москвы», которое закрепило бы за ним квартиру «как за единственным членом семьи художника Н.Н. Купреянова, представляющим на законном основании интересы всей ныне живущей семьи художника». Действительно, 16 мая 1995 года и.о. премьера правительства Москвы Борис Никольский издал постановление, которым утвердил квартиру Н.Н. Купреянова в статусе памятника истории и культуры Москвы. И таким образом, как считает следствие, Николай стал «единственным, по сути, титульным владельцем коллекции, другого имущества, не вошедшего в коллекцию, и квартиры». Затем Николай добился 10 ноября 1995 года заключения с комитетом по культуре Москвы охранного обязательства на предметы коллекции. Следующим «преступным шагом» Николая, по версии обвинения, стало его обращение 15 февраля 2002 года в Минкультуры по поводу включения коллекции в состав негосударственной части Музейного фонда РФ. «В результате своих преступных действий, направленных на безвозмездное обращение коллекции в свою собственность, Н.Я. Купреянов получил документ, закрепляющий его право собственности на чужое имущество и позволяющий ему как собственнику данного имущества свободно и полно им распоряжаться...» -- гласит обвинительное заключение.

Квартирный вопрос

Примечательно, что ни охранное обязательство, ни приказ Минкультуры о включении коллекции Н.Н. Купреянова в Музейный фонд, ни постановление Бориса Никольского никак не могли закрепить право собственности Николая на работы его деда. Более того, если до обращения в Минкультуры Николай мог распоряжаться ими по своему усмотрению, то с момента придания им статуса музейных предметов это право ограничивалось. Собственник музейных предметов, включенных в состав негосударственной части Музейного фонда РФ, вправе продавать, обменивать или дарить их лишь при условии представления в Минкультуры информации о проведении соответствующей сделки. При этом по закону «О Музейном фонде РФ и музеях в РФ» государство имеет преимущественное право покупки либо обмена, а предметы нельзя вывозить из России.

«Большинство работ, о которых идет речь в уголовном деле. принадлежали первой жене моего деда художнице Наталье Сергеевне Изнар, какие-то собирались ею позже, -- рассказывает Николай. -- Она передавала их в мою семью на протяжении 1950--1960-х. А с середины 1980-х все решения по распоряжению работами принимались совместно только мною и моим отцом. Часть входящих в коллекцию предметов я получил от отца в дар много лет тому назад, и первую порцию я получил еще в то время, когда учился в художественной школе. Остальные рисунки просто находились в семье, и никто конкретно не считался их собственником. Но уже в 1980-х распоряжались ими только я и мой отец: не посоветовавшись со мной, отец ничего с ними не делал».

Защищающая Николая Купреянова, адвокат Анна Паничева убеждена, что о хищении или попытке хищения коллекции не может быть и речи, поскольку похитить преступник может только чужое, не принадлежащее ему имущество. «Поскольку отец Николая никогда не обращался с иском в суд и устно не высказывал никаких требований, а Николай добросовестно, открыто и непрерывно владел имуществом как своим собственным, в силу ст. 234 Гражданского кодекса («Приобретательная давность») право собственности на это имущество возникло у него по истечении суммы сроков приобретательной и исковой давности (восемь лет)», -- говорит г-жа Паничева. И в любом случае, подчеркивает адвокат, если отец хотел бы оспорить право сына на коллекцию Н.Н. Купреянова, то разрешать тяжбу можно было бы только в рамках гражданского процесса. А никак не уголовного дела, возбуждения которого добился Яков Купреянов.

Николай Купреянов убежден, что истинной причиной конфликта стал пресловутый квартирный вопрос. Мемориальная квартира его деда, которая находилась на государственной охране, не позволяла фирме «Городской дом», приступившей к реконструкции дома в Малом Знаменском переулке, провести реставрацию здания «по московским стандартам» -- то есть с полным сносом здания и последующей отстройкой его заново. Николаю такие намерения строителей показались варварством, и он пытался воспрепятствовать разрушению дома и квартиры, в которой жил его знаменитый предок. Он даже предложил передать коллекцию работ Н.Н. Купреянова в дар Москве для создания в квартире деда государственного музея. Внук художника на протяжении полугода писал жалобы в прокуратуру, сообщая о преступлении, предусмотренном ст. 243 УК РФ (уничтожение или повреждение памятников истории и культуры). Однако Хамовническая прокуратура не стала возбуждать уголовное дело против строителей, зато чуть позже завела дело на самого Николая.

«Кстати, в заявлении, на основании которого все дело начиналось, мой отец прямо выступает в защиту организации-инвестора, -- утверждает Николай. -- Он тревожится не только и не столько о коллекции работ Н.Н. Купреянова, сколько об интересах фирмы, которая взялась за реконструкцию дома, и просит прокуратуру убрать с квартиры своего отца «злосчастную мемориальность».

Выяснить у Якова Купреянова, почему спустя столько лет он вдруг озаботился коллекцией работ отца и почему считает действия своего старшего сына именно мошенничеством и хищением, не удалось. Яков Николаевич категорически отказался комментировать ход судебного процесса корреспонденту газеты "Время новостей", сообщив лишь, что свое мнение о происходящем он подробно изложил в заявлении в прокуратуру. К слову, сам он не появился ни на одном из заседаний суда.

Прокурорское красноречие

Уголовное дело рассматривалось полтора года, и во время очередного заседания, 18 июля 2004 года, судья Хамовнического районного суда Москвы Виктор Данилкин отправил дело на доследование. Примечательно, что инициатором этого стал представитель прокуратуры, вдруг обнаруживший в обвинительном заключении, которое находилось в производстве суда с декабря 2002 года, грубые ошибки. Причем в своем обращении к суду прокурор по красноречию переплюнул даже Виктора Черномырдина: «Мне, даже не знаю, я ходатайствовать как бы и не могу в этом смысле, потому что я как бы связан позицией по... прокуратуры, но мне не понятна, честно сказать, позиция защиты. В первом как составе, так и во втором, потому что я молчу, думаю, когда же оно все-таки это возникнет, но уже у нас к концу подходит, и все как бы никто на это внимания не обращает. У нас изначально почему-то никто не обращал внимания, что у нас грубейшие нарушения в обвинительном заключении, в обвинении». Поскольку ни сам обвинитель, ни суд не могут ходатайствовать о направлении дела на доследование, а защита Николая Купреянова по понятным причинам не собиралась давать следствию шанс на исправления процессуальных ошибок (по одной из статей обвинения не указана сумма нанесенного Николаем «ущерба», по другой -- забыли вписать «место преступления»), спасла прокурора адвокат Якова Николаевича. И сейчас Хамовническая прокуратура, которой в суде грозило неминуемое поражение, имеет возможность по новой готовить дело против Николая Купреянова.

«Какой смысл исправлять обвинительное заключение, если все доказательства исследованы и ясно, что никаких признаков преступления в действиях подсудимого нет? -- возмущается адвокат Николая Анна Паничева. -- Думаю, что прокуратура, понимая, что подсудимый должен быть оправдан, попыталась сориентировать суд на вынесение решения, которое будет вынесено не публично, в тиши кабинета. И это решение не так явно будет свидетельствовать о заказном характере дела или о непрофессионализме обвинения».