Юбилей чешского композитора Леоша Яначека, перевернувшего в начале ХХ века многие представления о музыкальной традиции, более значим для западной художественной жизни, нежели для местной. Мода на уникальный славизм Яначека, на «речевую мелодию» его парадоксальных, умных, ясных и экспрессивных опер, на фантазийное разнообразие его камерной музыки, на руссоизм его оркестровых поэм и рапсодий и в целом на оригинальное, крайне индивидуалистичное и архитектонически стройное претворение сумасбродных идей и эмоций начала ХХ века особенно сильно взбудоражила Европу и Америку пару десятилетий назад. Когда генеральные линии модернистской эстетики во главе с высоколобым каноном нововенской школы стали казаться уже порядком изученными и мир заинтересовался загадочными окраинами европейского модернизма.

Совсем не то в России, где никто и никогда не замечал ни громкой моды на Яначека, ни того обстоятельства, что за пределами здешней местности он стал одним из самых исполняемых композиторов ХХ века. Отдельные случаи явления Яначека российским сценам бывали, но чуть ли не каждый из них входил в историю по причине своей необычайности. Так вспоминают об опере «Енуфа» с участием Ирины Архиповой, сыгранной проповедником музыки ХХ века Геннадием Рождественским в Большом театре в 1958 году. Так же как экстраординарное и значимое событие, отчетливо проговаривая слова, обсуждали недавнюю постановку «Средства Макропулоса» в «Геликон-опере», где за пультом стоял все тот же Рождественский. Однако что это за Яначек такой, широкая публика не знает. Да и среди первых лиц исполнительской элиты это имя не пользуется бешеной популярностью.

А там, где очарованность Яначеком стала заметной частью жизни, на вершины условных академических чартов композитора вознесли главным образом не Первый струнный квартет, инициированный «Крейцеровой сонатой» Толстого, не духовой квинтет «Юность», не Старославянская месса, не фортепианный цикл «По мшистой тропинке» и не руссоистская рапсодия «Тарас Бульба», а экспрессивные, детективные, перфекционистски сложенные оперные партитуры.

Изощренный, бесстрашный перед лицом раритетов, пылко влюбленный в современную драму и просвещенную режиссуру оперный театр нашел в Яначеке превосходный материал для своих конструкций. Красота фольклорных ассоциаций его завораживает, детективные интриги увлекают, драматизм и лаконичность форм восхищают, хлесткая ясность и динамизм структур не позволяют оторваться, неповторимая яркая пластика вокального и оркестрового языка, сочетающего в себе изысканность и демократичность, способны раздразнить аппетиты первых дирижеров и самых капризных оперных примадонн (так, легендарная Анья Силья уходила со сцены с мрачной экспрессией, тихой истерикой и ледяной горечью Эмилии Марти из «Средства Макропулоса», не стесняясь благодаря Яначеку ни своего возраста, ни своего ухода).

Леоша Яначека именуют то романтиком, то антиромантиком, то фольклористом, то, чаще всего, реалистом -- чуть ли не главным среди авторов рубежа веков. Иногда кажется, что куда больше, чем зыбкая подложка странных снов или абстрактный рисунок фантазмов, его интересовала конкретика драмы и музыкального языка. С той же энергичной дотошностью, с какой Яначек собирал фольклор, он собирал мелодии речи, все подробности ее сугубо реальных интонаций, позволяющих рассказывать о горечи, злости, радости, унынии, бешенстве, покое и тоске. Но стоит чуть внимательнее приглядеться к самим сюжетам и конструкциям музыкальных драм Яначека (от «Енуфы» или «Кати Кабановой» по Островскому до «Средства Макропулоса» по Чапеку или «Из Мертвого дома» по Достоевскому), чуть точнее настроить слух на экспрессию музыкальной речи, как становится видно: мрачные сны модернистской эпохи тревожили моравского автора не менее регулярно, чем его мистически или психоаналитически ориентированных коллег. Засвеченный вспышками культурных предчувствий и воспоминаний модернистский мир рвется из музыки Леоша Яначека, как джинн из бутылки. А то, что этот мир не кажется композитору разрушающимся на глазах, разбивающимся в мелкую пыль, даже, напротив, выглядит своеобразно цельным и динамичным, возможно, и есть ключ к разгадке популярности его художественного пространства. Мир покосился, но не рухнул, и теперь о пережитых коллизиях так достоверно, метафорично, страшно и увлекательно рассказывают «модерные исторические драмы», как называл свои оперы Яначек.