Отныне любая крупная сделка в России будет не экономической, а политической инвестицией. Отныне ни одна такая сделка не сможет совершиться без непосредственного участия главы государства или его доверенных лиц из высшего руководства страны. Таково первое очевидное последствие для России дела ЮКОСа.

Иными словами, Россия возвращается к инвестиционной модели Советского Союза. Тогда идеальным инвестором был американский авантюрист Арманд Хаммер, обладавший эксклюзивными отношениями с советскими коммунистическими руководителями и на этом строивший свой бизнес. Теперь опять крупные инвестиции будут основаны не на четких юридических правилах и не на чистой экономической привлекательности определенных отраслей, а на личных эксклюзивных отношениях конкретных иностранных предпринимателей с конкретными фигурами в Кремле.

В конце минувшей недели в Сочи Владимир Путин практически работал инвестиционным брокером, объединив за столом переговоров президента американской нефтегазовой компании ConocoPhillips Джеймса Мальву и главу ЛУКОЙла Вагита Алекперова. Задачей Путина было предоставление политических гарантий американской компании при покупке выставляющихся на продажу в этом году 7,6% акций ЛУКОЙЛа -- остатков доли государства в этой компании.

ConocoPhillips по экономическим габаритам не сопоставима ни с ExxonMobil, претендовавшей на крупный пакет ЮКОСа, ни с British Petroleum, по согласованию с Кремлем, но еще без его буквального посредничества успевшей купить 50% ТНК. Но сейчас даже продажа маленького госпакета ЛУКОЙЛа даже не самой крупной зарубежной частной компании -- это политический жест, который должен продемонстрировать миру, что Россия не отказывается от крупных зарубежных инвесторов и что российская власть не намерена отнимать у иностранцев собственность ради достижения подконтрольности всего бизнеса государству. Российское руководство с президентом во главе такими жестами вынуждено убеждать мировой капитал, что дело ЮКОСа -- случайность, а не закономерность.

По той же причине Кремлю политически выгоднее продать главный актив ЮКОСа -- "Юганскнефтегаз" -- не государственным и связанным с определенными кремлевскими группировками компаниям "Роснефть" или "Газпром", а частному "Сургутнефтегазу", сохраняющему полную аполитичность. Опять же может встать вопрос о том, чтобы пристроить пакет "Сибнефти" после окончательного развода с ЮКОСом. На крупный пакет акций "Сибнефти" претендует французская Total, лишившаяся из-за войны в Ираке крупной сырьевой базы (при Саддаме Хусейне французы контролировали почти треть иракского нефтяного рынка).

Но вкладывать крупные деньги в страну, где самую богатую и едва ли не самую транспарентную компанию подвергают комплексной массированной атаке правоохранительных органов, преследуя ее за то, за что можно преследовать любую российскую корпорацию, имеет смысл только при наличии политической индульгенции. Выписыванием политических индульгенций и будет заниматься российская власть, если для нее действительно важно сохранить серьезное присутствие иностранного капитала в отечественной экономике.

Более того, к таким же политическим индульгенциями будут стремиться и отечественные инвесторы. Другое дело, что в той системе политических координат, в которой начинает существовать Россия, крупными финансово-промышленными группами власть может управлять как собственными бизнесами -- то есть приказать финансировать, например, строительство трубопроводов. А политической индульгенцией в таком случае может стать классическое поощрение ненаказанием.

Таким образом в России отныне персонифицирована и жестко завязана на одном человеке не только политическая, но и экономическая система. Возможно, часть российского руководства полагает, что такая модель означает стабильность, предсказуемость и управляемость в экономике. Хотя весь мировой опыт свидетельствует, что писаные правила, например в инвестиционной сфере, гораздо более надежный стимул для капиталовложений, чем настроение главы государства и его окружения.