Большой театр закрыл сезон три недели назад (недоступным для простых смертных «Светлым ручьем» -- спектакль был дан для президента и губернаторов) и уехал на лондонские гастроли. Мариинский театр продолжает работать -- сезон закроют только в середине августа, но премьер уже не будет. Другие театры страны на гастролях или в отпусках. Лето. Затишье. Самое время оглянуться на прошедший сезон.

Дела верховные

Сезон этот начался со скандала -- отношения с Большим театром выясняла г-жа Волочкова. Ее уволили в начале сентября (собственно, закончился контракт, а новый на условиях театра танцовщица подписать не захотела), но из-за несовершенства трудового законодательства суд восстановил на работе. Тем не менее Волочкова за сезон ни разу не вышла на сцену Большого -- не устраивали сольные партии, которые ей предлагали балетные начальники, она требовала возвращения главных ролей. Меж тем желающих носить масштабную танцовщицу на руках среди премьеров Большого так и не обнаружилось (партии Мирты и феи Сирени, что были предложены Волочковой, весьма значимы -- Мирту в свое время танцевала Плисецкая, -- но партнерства не предполагают); в результате Волочкова числится в труппе, получает три тысячи рублей в месяц из кармана налогоплательщиков и в театре не работает.

Балетному критику остается за театр только порадоваться -- избавление от самой вульгарной актрисы поколения явно пошло ему на пользу, если бы не одно «но». Судя по всему, раздающая оскорбленные интервью Волочкова оказалась права в одном: ее уволили не за то, что она безобразно танцует, а за резкое столкновение с начальством.

Потому что ровно так же грязно, бессмысленно и бесстильно она танцевала все те годы, что работала в Большом, -- и получала все роли, которые хотела. То есть на самом-то деле начальству (я здесь имею в виду гендиректора Иксанова; руководивший труппой Борис Акимов был слишком мягким человеком, чтобы принимать удар такой силы) было абсолютно все равно, что происходит на сцене. Что-то происходит, билеты продаются -- и ладно. Лишь когда танцовщица стала публично обзывать начальника нехорошими словами, театр нанял юристов и решил от нее избавиться. Хамство, спору нет, должно быть наказано; но для работы все-таки важнее способности к танцам, а не умение вести себя в обществе. Не за то уволили, короче говоря.

И это, кажется, не случайность. Боюсь, что тенденция.

Большой театр все более хочет выглядеть театром европейским, дисциплинированным, предсказуемым. Это желание можно только приветствовать -- хорошо, например, что о грядущих премьерах становится известно за год, а не за месяц, как когда-то. Но стремление к жесткой, надежной конструкции порой теряет цель; повиновение оказывается более значимым, чем талант. Так случилось в этом сезоне с фотослужбой -- рассорившись с двумя отличными фотографами, работавшими в штате театра, один из мелких глупых начальников в середине сезона запретил им снимать спектакли, отдав работу неопытному, но послушному ассистенту. В конце же сезона фотослужбу вовсе расформировали. Параллельно театр продолжал попытки жестко контролировать свой имидж в СМИ -- посторонних фотографов в театр вовсе перестали пускать (на одну из премьер не аккредитовали даже ИТАР-ТАСС), а газетам предлагали готовые снимки, сделанные тем самым ассистентом, -- с качеством, примерно равным качеству танцев Анастасии Волочковой. То есть театр сам себя порол, воодушевленно и нещадно -- имидж получался мутный.

А имидж нынче в Большом -- слово священное. В этом сезоне казалось, что театр не уверен в своих силах и в качестве своей продукции -- так не надеялся он на лучший вид рекламы (от человека к человеку -- то есть просто вышел зритель со спектакля и всем знакомым рассказал, как здорово они там танцуют), так вбухивал деньги во всякие рекламные предприятия. Осенью специально позвали на работу Юрия «Муму» Грымова. Устраивали презентацию созданного им «нового фирменного стиля», трубили про новые афиши, номерки и логотип театра. Афиши сделали (теперь, по утверждению ветеранов, они напоминают этикетку портвейна), логотип окружили растительным орнаментом. Грозились сделать сайт, но www.bolshoi.ru так и остается образцом невнятицы. (Имена исполнителей вовремя не указываются; кто в каком статусе, разобрать невозможно; историческая часть -- не музей, а склад забытых вещей; заказ билетов чересчур сложен; о гастролерах информации нет вплоть до их выступления, хотя контракты подписываются чуть не за год; и т.п.) Через полгода, правда, очнулись, «стилю» ужаснулись, Грымова втихую уволили. То есть, как и в случае с Волочковой, я опять категорически «за», но как насчет работы над ошибками? Как насчет выбора художников (на все рабочие места -- от фотографов до балерин)? И как насчет гласности -- если созываешь пресс-конференцию по поводу назначения человека, может быть, можно выпустить хоть пресс-релиз, когда он из театра исчезает?

А пока в Большом стараются утверждать верховную власть и создавать видимость (о неверховной власти -- художественной -- и о реальности мы поговорим чуть ниже), в Мариинке во власти все что-то кипит, бурлит и пенится -- при этом формально ничего не меняется.

Весь сезон ходили слухи о том, что Валерий Гергиев недоволен руководителем балетной труппы Махарбеком Вазиевым, что будет создана какая-то коллегия, которой отныне будет доверена репертуарная политика. Под ковром за власть боролась «русская партия» -- нежные люди, что танцевали в самые глухие и провальные для Мариинки советские годы, занимаются любительским жидоискательством, ругают на чем свет стоит буржуазного дилетанта Баланчина и полагают балет 1949 года «Медный всадник» образцовым танцсочинением. Непонятно, почему их слушает Гергиев; но отметим, что и раньше отнюдь не все пристрастия маэстро заслуживали уважения (стоит вспомнить хотя бы неиссякаемую дружбу с Михаилом Шемякиным). В результате влияния «русской партии» или нет, неизвестно, но некоторый поворот в репертуарной политике совершен: из афиши исчезают наиболее яркие спектакли минувших пяти лет -- реконструированные Сергеем Вихаревым «Спящая красавица» и «Баядерка». Театр возвращается к обтрепавшимся редакциям Константина Сергеева.

И здесь Мариинка совпадает с Большим: все известия доносят балетные голуби, никаких официальных сообщений. То же тихушничество. Меж тем первые «административные» шаги Алексея Ратманского, с 1 января ставшего худруком Большого балета, к счастью, сделаны совсем в другом направлении.

Этуали

В конце июня на спектакле «Дочь фараона», в котором главные роли исполняли Мария Александрова и Дмитрий Гуданов, Ратманский публично объявил о смене их статуса -- из первых солистов артисты были произведены в ранг балерины и премьера. Этот обычай -- из Парижской оперы; у нас никогда ранее ничего подобного не было, все решалось в тиши отдела кадров. Во Франции лестницу «кордебалет -- корифеи -- сюжеты -- первые солисты» артисты проходят гласно, поднимаясь на ступеньку в результате открытого конкурса. Этуалями же -- балеринами и премьерами (ранг наивысший) -- провозглашают за какую-нибудь сделанную роль. У нас до сих пор часто нельзя понять, почему кто-то идет вверх, а кто-то нет, но первый шаг к гласности сделан, и это очень удачный шаг.

Мария Александрова должна была стать балериной несколько раньше (по совести говоря, в вечер первого появления в «Симфонии до-мажор»), но то, что стала ею сейчас, более чем справедливо. Сезон 2003/04 -- это ее сезон. Он сложен из осеннего ввода в главную партию в «Дочери фараона», где она с легкостью перетанцевала «идеальную балерину» Светлану Захарову, из декабрьской премьеры «Ромео и Джульетты», где ее дикая девочка Джульетта слизывала снотворную отраву со своей ладони, как кошка лакомство, прыгала на папу с мамой, как обезьянка на дерево, и кричала, как раненый волк, и из майской премьеры «Леа», где в героиню Александровой вселялся дух ее возлюбленного и Леа расшвыривала родню с мужской яростью и женским отчаянием одновременно. Партнером Александровой в «Леа» был Дмитрий Гуданов -- именно ему досталась партия еврейского юноши, погибшего при усмирении духов и превратившегося в духа-дибука. Гуданов этот сезон также может назвать «своим» -- отличный ввод в «Лебединое озеро», где артист (образцовый герой-неврастеник, если определять театральные амплуа), заморозив «страдания» и «страхи», вбуханные в спектакль Юрием Григоровичем, прописал холодную каллиграфию текста -- и в кои-то веки чисто сделанные семь пируэтов оказались в Большом важнее любого «хлопотания лицом». За «Лебединым» последовал ввод в «Пиковую даму».

Спектакль из-за травмы Николая Цискаридзе, бывшего единственным исполнителем главной роли, надолго исчез из репертуара -- и вот вернулся с Гудановым. Если Цискаридзе ориентируется на безусловно романтическую традицию, укрупняя чувства и прыжки, стараясь более соответствовать цветастому стилю Ролана Пети, то Гуданов сделал своего героя именно кропотливым немцем -- его безумие росло из полувзглядов и полуповоротов. Получилось неожиданно (казалось, после Цискаридзе невозможно не подражать ему в этой роли) и очень интересно.

В Мариинке о переводах артистов на более высокую ступеньку на спектаклях не объявляют, но пресс-служба сообщает новости. В этом сезоне балериной стала Дарья Павленко. Занятно, что впервые из общих рядов она была выдвинута Ратманским -- когда тот ставил в Мариинке «Средний дуэт». С тех пор она была непременной участницей всех свежих предприятий в театре. (Быть может, главный талант балерины -- чуткость к новому, способность вписаться в стиль.) Когда Ульяна Лопаткина надолго покинула театр, Павленко прочили в ее заместительницы. Основания были просты: вовсе не обладающая масштабом Лопаткиной, уютно вписывающаяся в любую роль (Ульяна же -- землетрясение, проверяющее любую конструкцию на прочность), Павленко тем не менее балерина явственно харизматичная. Заместительницей Лопаткиной в классике ей стать не удалось: Лопаткина в этом сезоне вернулась из трехлетнего отпуска и вернула себе трон, не заметив даже, что на него кто-то претендовал. Но Павленко создала свой собственный трон, и официальное повышение в статусе только зафиксировало положение дел.

Новенькие

Те, кому до этуалей еще расти и расти, в этом сезоне часто получали новые роли. Это было важно для них: второй-третий-четвертый сезоны в театре -- время невероятных надежд и мгновенных стартов, начало депрессий у неудачников, начало звездных головокружений у счастливцев. В Мариинке резко пошли вверх Евгения Образцова -- смешливая Сильфида, иногда чуть угловатая, что лишь добавляет ей обаяния, и Виктория Терешкина, сумевшая вписаться в величавую балеринскую партию ландеровских «Этюдов». В тех же «Этюдах» проявилась сказочно-нежная, пропевающая «учебный» текст как стихотворение Алина Сомова. В Большом дебютантки осваивали «Спящую красавицу» -- Анастасия Куркова была тихой, интеллигентной, кантиленной феей Нежности, Екатерина Крысанова -- захватывающей пространство феей Смелости, Дарья Гуревич -- лукавой феей Резвости (Канарейкой). Совсем юные девчонки придавали смысл тяжеловесному спектаклю и на фоне унылых декораций (их давно пора обновить) сияли именно феями, принесшими в подарок свое обаяние. Впрочем, значимые дебюты были не только в «Спящей» -- замечательно хорошо станцевала главную партию в «Магриттомании» Нелли Кобахидзе (в девушке, прежде лидировавшей лишь в акварельной «Шопениане», обнаружился яркий драматический талант и вкус к острой пластике), а никому прежде не ведомая Анна Никулина (первый сезон в театре) вовсе не испортила главную партию в «Лебедином озере».

В Большом театре в этом сезоне появилась и «суперновенькая» -- это был первый столичный сезон перешедшей из Мариинки Светланы Захаровой. Она неспешно вводилась в репертуар; текст на сцене воспроизводила внятно, но ни разу не «взорвала» спектакль. Сильные эмоции, видимо, вообще не в природе этой балерины, вечная температура танца -- градусов четырнадцать, как на Балтийском море. Но поклонники вагановской школы ходят на ее спектакли как на службу.

Школы

Вагановское училище в этом сезоне лишилось одного ректора (Леонид Надиров стал заместителем министра культуры и массовых коммуникаций) и выбрало другого -- профессорско-преподавательский состав проголосовал за Веру Дорофееву, прежде занимавшуюся в Академии русского балета (как официально именуется Вагановское) международными связями. Недавно этот выбор был утвержден министерством. Московское училище лишилось уже бывшего ректора -- Софья Головкина, многие годы правившая Московской государственной академией хореографии, а последние пару сезонов в ней же руководившая кафедрой, чуть не дожив до девяноста лет, отправилась в лучший мир. Великим потрясением для балета не стало ни то ни другое событие: ректор в Вагановском -- должность все же во многом хозяйственная; творческая работа зависит от худрука -- Алтынай Асылмуратовой. К тому же Дорофеева считается «человеком Надирова», то есть переехавший в Москву прежний правитель Вагановского будет «держать руку на пульсе», революций не ожидается. А революция в Москве произошла ранее -- когда Софью Головкину сдвинули с ректорского поста и начальником стала Марина Леонова. Правда, в этом сезоне мы пожинаем первые плоды этой революции.

Плоды горьки и несъедобны, что выявили выпускные концерты училища на сцене Большого. Дело не в том, что нам не показали талантливых детей (бывает неурожай, что делать), дело в том, что вообще никаких не показали. Концерт был собран для единственной любимицы ректора. У девушки проблемы и с физическими данными, и с выучкой -- но ректор пробивает ей дорогу с напором бульдозера. Говорят, Большой театр поддался и все же пригласил выпускницу в штат. Что получит? Танцовщицу, уверенную, что главное в успехе -- не танцы.

В окрестностях

В этом сезоне балетная жизнь еще более сгустилась вокруг Большого и Мариинки, остальные театры совсем уходят в тень. Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко строится, его труппа кочует по съемным площадкам, им не до премьер (и так им жить еще сезон -- строительство обещают закончить к осени следующего года). «Классический балет» под руководством Натальи Касаткиной и Владимира Василева сезон просто пропустил. «Кремлевский балет» наконец-то выпустил долго репетировавшуюся «Жизель» (спектакль получился смешной, с ездящими по сцене могилами -- но главную партию исполнила абсолютно совпадающая с ролью Наталья Балахничева). «Камерный балет Москва» сделал «Зеркало» учившегося у Иржи Килиана Никиты Дмитриевского (юный ученик внятно воспроизвел мотивы мэтра) и «День рождения Отелло» Раду Поклитару (на исходе сезона дважды прилично отработавший в Большом хореограф на отшибе сотворил откровенно капустническую халтуру). «Золотая маска» устраивала гастроли Новосибирского балета (труппу там возглавляет Сергей Вихарев, и привозили его дивные реконструкции «Коппелии» и «Дон Кихота», но это все работы прошлых лет) и театра Бориса Эйфмана (пошлейший мюзикл «Кто есть кто», скрестивший историю русской балетной эмиграции с сюжетом «В джазе только девушки»).

«Дальних» гастролеров было также немного -- Французский культурный центр, в былые времена привозивший по десятку трупп в сезон, теперь чаще приглашает на видеопрограммы, чем на «живые» спектакли. Правда, исчезает количество, но не качество -- моноспектакль Педро Поуэльса «Лебе-ди» (танцовщик последовательно изобразил восемь вариантов «Умирающего лебедя» -- их сочинили восемь французских женщин-хореографов) несомненно входит в десятку важнейших событий сезона. «Росинтерфест» организовал отличный концерт «Бриллианты американского балета», в котором появились звезды New York City Ballet и American Ballet Theatre; а фестиваль Dance Inversion -- гастроль канадской компании La La La Human Steps с «Амелией» Эдуарда Локка. И все. Дальше зрителям Москвы и Петербурга было предложено обходиться собственными зрелищами.

Самое важное

Обошлись. Потому что в сезоне была масса «имиджевых» глупостей, неприятностей (развила невероятную активность клака -- вот на ком бы поупражняться отстаивающей свою власть администрации, а то частные предприниматели из партера уже пытаются диктовать артистам, с кем им стоит, с кем не стоит танцевать,), просто мелких и немелких катастроф (например, сгорел склад декораций Мариинского театра), но в целом сезон оказался очень насыщенным. Новая баланчинская программа в Мариинке; там же -- программа Форсайта, взорвавшего классическую технику и собравшего ее заново, как в свое время кубисты живопись; бодрый, хвастающийся именитыми гостями IV Мариинский фестиваль; а в Большом -- «Ромео и Джульетта» Поклитару-Донеллана и «Палата №6» того же Поклитару, где свой метод -- скорее режиссерский, чем хореографический, -- он воплотил наилучшим образом. В том же Большом -- обещавшая быть сюрреалистической, но получившаяся неоклассической и нежной «Магриттомания» Юрия Посохова и, наконец, трагическая «Леа» Ратманского, рассказанная острой графикой история о запредельной любви.

Ну, провалилась программа Баланчина в Большом. Ведущие солисты капризничали и разбегались на личные гастроли, «второй состав» был уныл; вероятно, следовало отдать «Симфонию до-мажор» совсем первогодкам -- что не сделали ногами, добрали бы азартом, но не было бы ощущения серости и пыли. Ну, никто не смог в полной мере заменить весь сезон отсутствующего из-за травмы Цискаридзе -- и его ввод в роль феи Карабос превратился просто в восторженную демонстрацию истосковавшихся балетоманов. Но выходили дебютанты; вовсе не дебютанты получали новые роли (замечательно хорош был Дмитрий Белоголовцев в «Магриттомании» -- в центральном надрывном любовном дуэте; блестящие роли вышли у Марка Перетокина -- Меркуцио, этакий здоровенный ленивый бандит, и Дениса Медведева -- Тибальт, бандит мелкий, затравленный, вдесятеро более опасный). К концу сезона на рядовых спектаклях в Большом стало появляться ощущение «присмотра», некоторой ухоженности -- должно быть, просто потому, что Ратманский дотошно отсматривал продукцию вверенного ему коллектива, а затем разбирал работу артистов с ними же. То есть, несмотря на колдобины, сезон в целом и в Большом, и в Мариинке удался. Только вот от Большого веет надеждой (с художеством дело налаживается, а с глупостями, будем надеяться, разберутся), от Мариинки -- тревогой (там администрация с художеством неразрывна, и если покатится что с горы к балету «Медный всадник» -- так вдребезги). Но насколько эти веяния будут сильны, мы увидим уже в следующем сезоне.