В Берлине, как обычно с началом осени, открылся большой музыкально-театральный фестиваль «Берлинер фествохен». Главный сюрприз в этом году -- известие о смене руководителя. На место Ульриха Экхарда, управлявшего фестивалем 28 лет, назначен генеральный секретарь Гете-института писатель Йоахим Сарториус. Он предложил программу реформ, в результате которых «Берлинские фестивальные недели» должны стать в ряд важнейших культурных событий Европы. Новая концепция предполагает сокращение программы с месяца до двух недель и увеличение числа дорогих оперных постановок. Среди самых смелых проектов, намеченных на следующий год, -- «Дон Жуан» Моцарта в инсценировке английского художника-концептуалиста Демиена Херста. Херст доселе опер не ставил, а имя себе заработал, экспонируя распиленных животных в банках с формалином.

В нынешнем сезоне «Фествохен» еще сохраняют свой традиционный облик. Их стержень -- музыкальная программа, около шестидесяти концертов, объединенных общей темой. В данном случае это музыка уходящего века. Степень радикальности программ определяется вкусом приглашенных исполнителей. Так, новый шеф Немецкого симфонического оркестра, пришедший на смену Владимиру Ашкенази Кент Нагано, рискнул заявить монопрограмму из оркестровых произведений Карлхайнца Штокхаузена. А Курт Мазур, которого коллеги и критика упрекают в гиперакадемизме, открывая фестиваль, довольствовался исполнением Девятой симфонии Малера.

Одно из главный событий фестиваля случилось за день до его официального открытия. Расширенный состав самого известного немецкого ансамбля современной музыки - «Ансамбля Модерн» -- исполнил одно из ключевых произведений послевоенной музыки, «Прометей-трагедию» Луиджи Ноно. Вещь эта писалась в 80-е годы после знаменательного перелома в творчестве композитора, когда неожиданно для своих друзей-марксистов Ноно обратился к стихам Гельдерлина и стал сочинять необычайно медленную, медитативную музыку. «Прометей» -- это не просто легенда о герое, похитившем огонь. Речь идет об открытости новому, о столкновении с незнакомым -- ситуации, известной каждому художнику.

Среди восьмидесяти трех композиторов, составивших ретроспективу столетия, лишь одна женщина -- не стоит и сомневаться, что данное неполиткорректное обстоятельство вызвало неудовольствие прессы и прогрессивной общественности. Эта единственная -- София Губайдулина. Переехав в Гамбург в начале 90-х, она заняла на немецкой сцене весьма двойственное положение. С одной стороны, ее почти не играют на главных фестивалях музыкального авангарда. С другой, ее имя присутствует в программах рядовых филармонических концертов, ее исполняют самые знаменитые солисты и оркестры. Возможно, настоящему успеху среди радикально настроенной публики препятствует даже не материал музыки Губайдулиной, порой достаточно консервативный, но ее подчеркнутая религиозность, что для большинства немцев равнозначно дурному вкусу.

Новое сочинение Губайдулиной, исполненное в один из первых дней берлинского фестиваля силами солистов, хора и оркестра Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева, называется «Страсти по Иоанну». Мировая премьера его прошла чуть раньше в Штутгарте, где «Страсти» явились частью масштабного проекта, затеянного Штутгартской академией Баха к 250-летию смерти композитора.

Суть проекта в том, чтобы вновь вспомнить популярный в баховское время жанр пассионов и еще раз положить на музыку все четыре Евангелия, переплюнув таким образом самого Баха, от которого остались лишь «Страсти по Матфею» и «Страсти по Иоанну». Модную мультикультурность проекту придал причудливый список композиторов, выбранных для осуществления этой миссии. В компании с татаркой Губайдулиной -- китайский американец Тан Дун («Страсти по Матфею»), потомок выходцев из России аргентинец Освальдо Голижов («Страсти по Марку») и статусный немецкий композитор Вольфганг Рим («Страсти по Луке»). Интернациональная идея проекта воплощена не только в том, что его участники -- представители разных наций и религий, но и в том, что евангельский текст звучит на разных языках: на русском, английском, испанском и немецком.