Проходящий в многострадальном Музее кино цикл фильмов американского художника Мэттью Барни называется «Кремастер» (Cremaster). Название заимствовано из анатомического словаря. Кремастер -- это мышца регулирующая и контролирующая температуру мужских гениталий перед угрозой переохлаждения или ожога. Пять фильмов цикла можно именовать «Гормональной Одиссеей», в которой место Улисса занял Андроген -- гормон сексуального влечения. Как и положено «Одиссее», место действия переносится в разные удаленные и экзотические уголки: от стадиона в штате Айдахо (родина художника) в первом «Кремастере» до оперного театра в Будапеште в «Кремастере» пятом. В «гормональной мистерии» о мифологии, биологии и геологии творения участвует пантеон разных героев. Среди них культовые персонажи мира искусства: сценарист, режиссер и актер Норман Мэйлер, скульптор Ричард Серра, первая девушка Бонда из «Доктора Но» актриса Урсула Андресс, а также эльфы, волшебницы, феи и сатиры. Визуальный ряд, как в дорогостоящей постановке «Метрополитен-Опера», наряден, претенциозен, многозначителен. Первый фильм, прелюдией которого стали перформансы на фестивале «Документа» 1992 года, был снят в 1995 году. Он посвящен пробуждению активности половых желез. Вот описание. Над стадионом висят два дирижабля. В салонах каждого стоит стол. Над столами белые лампы фаллической конструкции. На столах гроздья спелого винограда. В одном дирижабле -- виноград зеленый, в другом -- красный. Вокруг столов дефилируют томные дивы в униформе бортпроводниц. Писаные красавицы. Все с лицами Ренаты Литвиновой. Под каждым накрытым белой скатертью столом вокруг шеста-ножки грациозно извиваются полуобнаженные «виноградные жрицы». В процессе ритуальных кружений они находят в центре стола дырку, длинными ногтями рвут скатерть и ссыпают через дырку виноград под стол. Чудесным образом он перекатывается в туфельки жриц и оттуда сыпется на пол, образуя замысловатые эротические узоры. «Стюардессы» дирижаблей смотрят в иллюминаторы и наблюдают на стадионе внизу странное хореографическое шоу. Танцовщицы в красных и белых юбках группируются в фигуры, точно повторяющие композиции высыпавшихся на пол виноградин. Кульминацией оказывается момент, когда жрицы под столом опускают пальцы в белую мазь и трогают ей кожицу упругих виноградинок. В это время внизу на стадионе ряд танцовщиц расступается, и в образовавшийся тоннель въезжает очень сексуальная сигарообразная повозка, управляемая верховной жрицей. Акт закончен. Это факт!

По мнению киноманов, первый «Кремастер» выдержан в ретростиле американского кино 1920--1930-х. Наряды, улыбки, «плаституция», дирижабли, музыка -- возвращение к истокам. Цветущая молодость и эротическое томление.

Картинка выстроена Барни изящно и умно. По ритму баланс между фильмом и видеоартом соблюден. Без претензий на полноценное кино нам показали хорошую видеоинсталляцию, фактурную, терпкую, сексуальную, артикулирующую чувственный модус бытия, -- то, чем испокон века занимаются пластические искусства.

Когда же художник Барни хочет играть в великого кинематографиста, результат получается -- вспомним хорошее древнее слово -- межеумочным. Третий фильм «Кремастера» идет около трех часов, второй -- полтора. Они сработаны по принципу разветвленной интернет-программы. Один код -- парарелигиозная мистерия на мормонский (во втором фильме) или масонский (в третьем фильме) сюжет. Второй код -- интрасубъективные переживания лирического героя, которого в разных обличьях играет сам Мэттью Барни. Третий код -- означенная выше сексуальная одиссея. Четвертый код -- оперная вампука. И т.д. Ткань повествования, перегруженная этими смыслами в сюрреалистической визуальной упаковке, рвется и мнется. Избыточно роскошная картинка остается очень качественной, но удовольствие от видео уже не получаешь: границы жанра не определены. Фильмы перестают быть причастны территории пластических искусств, но на территорию кино им путь заказан. И если, например, Питер Гринуэй со своим необарочным визуальным изобилием умеет хотя бы рассказать историю языком кино, то у Барни вместо истории зачастую получается семиотический шум, вычурная бессмыслица. В психологию бессознательного или вытесненную сексуальность эта бессмыслица тропинкой не станет, т.к. -- парадокс -- слишком рассчитана на чтение в ней узнаваемых и даже ставших штампами идей и дискурсов.

И все-таки творения талантливого американского парня Мэттью Барни -- одного из самых модных и дорогих мастеров Contemporary Art -- смотреть интересно. От отдельных эпизодов колбасит не по-детски. Например, когда во втором «Кремастере» туча свирепо гудящих пчел кишит в длинных хайрах ударника рок-группы и его соло становится аккомпанементом инсектной оргии.