Дом музыки завершил свой дебютный сезон в таком высоком стиле, что, несмотря на обидные нюансы (слишком медленно нарастающую его популярность среди просвещенной публики, пресловутые акустические проблемы Большого зала, дефицит оркестрового разнообразия на его сцене, регулярный пафос отнимающих время у музыки официальных речей), закрепил за собой убедительное реноме солидного концертного зала.

В прошедшем сезоне политику Дома музыки украшали изящество некоторых камерных программ (самостоятельных или циклических, вроде абонемента «Возращение»), благородство репертуарных и жанровых поисков (от балетно-музыкальных «Эскизов к закату» или инструментально-театрального зрелища Ильи Эпельбаума и Александра Бакши до серии «Евроджаз--XXI век»), неплохой опыт фестивального проектирования (сомнительную по антуражу и вполне содержательную по музыке и музыкантам «Моцартиану» в следующем сезоне сменит фестиваль Брамса) и рискованное сочетание амбициозности и вменяемости, проявившееся в нескрываемой тяге к искусству мировых вокальных звезд.

На сцене Дома музыки, превозмогая акустическую глухоту зала, самодовольные капризы аппаратуры, печаль пустот от нераспроданных билетов и своеобразие манер состоятельной публики, пели черная примадонна Джесси Норман, раритетная в Москве и более чем востребованная на мировых подмостках Мария Гулегина (она первая решилась петь в ММДМ без подзвучки и вышла победителем) и все три стадионных тенора (в борьбе за платежеспособную московскую аудиторию проиграли и Паваротти, и Доминго, и Каррерас). Венцом сезона стало пение новозеландки из племени маори, лондонской жительницы, обладательницы ордена Британской империи и титула «дама», любимицы самых значимых и взыскательных оперных сцен и фестивалей Кири Те Канава.

Каждый миллиметр этого аристократичного венца искрился мягкой безупречностью: программа самого высокого толка (Моцарт, Бизе, Массне, Шарпантье, Пуччини, Чилеа, Каталани -- такого изысканного списка не предлагала ни одна из появлявшихся здесь звезд), изумительно отшлифованное пение без микрофона, мягкая элегантность концертного образа, вокал, от чуть усталого, но все-таки пронзительного совершенства которого на два отделения замерла заполнившая зал до краев разношерстная аудитория.

Национальный филармонический оркестр России, с которым интенсивно, в три репетиционные сессии поработал партнер Кири Те Канава дирижер Джулиан Рейнолдс, выглядел немного лучше, чем в других своих аккомпаниаторских работах (они становятся специалитетом НФОР). Деликатность не всегда превращалась в неразборчивое вежливое бормотание; темпы и движения, довольно чутко подхватывавшие певицу, были пластичны, а жутковатый валторновый кикс в тихой кульминации, сменившийся аккуратностью инструментальных па, постепенно забылся. Впрочем, не стоит и преувеличивать сыгранность и живость оркестра -- в отличие от солистки его-то как раз хотелось немножко подзвучить. Не громкости ради, а качества для.

С ходу отвергшая возможность подзвучки Кири Те Канава с акустикой зала, казалось, что-то наколдовала. Ее отнюдь не массивный голос, окрашенный каким-то неуловимо изысканным колером, проникал сквозь акустические препоны, как сказочный герой сквозь стену.

Между тем все арии, выбранные певицей для этого концерта, демонстративно тихи, проникновенны, нежны, чуть церемонны и филигранно отделаны. Краткий сет из фирменной «Свадьбы Фигаро», где голос 60-летней певицы чуть утонул в собственном изяществе, сменился нежнейшей выделки кантиленами Массне (дымчатая грусть Манон), Пуччини (благородство не девической Мими, вдруг переставшей быть простушкой), Чилеа и Каталани.

Безупречность облика, артистического поведения (даже необычайная пылкость Кири Те Канава, обращенная к оркестру, выглядела органично) и умного вокала предлагали взглянуть на оперное пение как на затерянный, райский и медленно уходящий под океанскую воду остров, а не стадионную моду. Будто бы именно опера с ее высокими манерами и мягким трепетом незаметно, но неостановимо исчезает. Что бы ни лежало в основе этого послания -- возраст, островное происхождение певицы или ее знаменитая жизнь на островах Британии, оно было элегантно и пронзительно.