На сцене Московского дома музыки сольный концерт в сопровождении Национального филармонического оркестра и собственного постоянного дирижера молодцеватого Давида Хименеса дал третий участник трио трех теноров Хосе Каррерас. Двое других, Лучано Паваротти и Пласидо Доминго, пели в свежезапущенном московском зале также в течение этого сезона. Каррерас завершил теноровую серию ММДМ, одновременно продолжив звездно-вокальную череду, предлагаемую залом в этом сезоне: кроме теноров за сезон здесь успели отметиться Джесси Норман и Мария Гулегина, а перед самыми каникулами выступит блистательная Кири Те Канава.

От Каррераса здесь ждали необычайного. В отличие от своих коллег по трио он запланировал в Москве развернутую сольную программу -- без нескончаемых потоков оркестровых эпизодов (всего четыре оркестровые паузы на два добротных отделения) и бесчисленных партнеров и партнерш. В числе московских соратников Каррераса уже было столько удивительного народа (от Аллы Пугачевой и Ларисы Долиной до Сары Брайтон, Сиссел и Эммы Шаплин), что продолжать шокировать публику было бы уже странно.

Хосе Каррерас пел много, предлагая публике подробный список не оперных арий, а популярных испанских и неаполитанских песен: «Неаполитанская серенада», «Запретная мелодия», «Гуаппария» и прочее. Накануне певец признался на пресс-конференции, что собирается петь то, что хочет слышать публика. Видимо, те, кто хотел бы от Каррераса оперных партий, пусть даже в фрагментарном концертном виде, составляют такое печальное меньшинство, что и учитывать его бессмысленно.

Между тем при всей неординарности песенных объемов, выдаваемых на-гора любимцем испанской королевской семьи, международного сообщества благотворителей, оперной и самой широкой публики, первое отделение достойно войти в историю под титулом «самый печальный вокальный концерт мировой звезды в Москве». Происходящее в чудесно наполнившемся зале (билеты от 1 тыс. до 25 тыс. распродались не полностью, но было много приглашенных) выглядело так сухо, формально, дежурно, вокально бледно и оркестрово смутно (певческим проблемам с тембром в нижней чести диапазона, с верхними нотами и суховатой серединой отвечал пресный оркестровый ансамбль с мирно бряцающей артикуляцией), что грустные мысли о шестеренках мировой шоу-индустрии, превратившей выдающегося оперного певца в послушный концертный механизм, преобладали над удовольствием видеть и слышать героическую знаменитость.

Но во втором отделении Каррерас преобразился. Низы зазвучали, верхние ноты покорялись, откуда-то выглянуло обаяние, мелодии стали пластичны. Каррерас начал немного общаться с публикой, выглядел царственно и уютно разом. Беспечно справлялся у первой скрипки, а что это мы поем: «Ах да, совсем забыл».

Есть несколько версий того, что случилось с певцом в антракте. Заглянула дочка с другом, повеселила папу. Пришла телеграмма с приветом от новобрачного испанского принца. Ему самому стало скучно от собственной скучности в невеселом сочетании с провинциально звучащим оркестром (НФОР разошелся только в Интермеццо из сарсуэлы «Свадьба Луиса Алонсо», которое выучил еще к концерту с Доминго). А может, ничего особенного и не произошло. Просто на фоне первого отделения второе производило сильное впечатление. Ведь перемены в манерах и вокале не были так уж волшебны: всего-то стали заметны ум, многолетнее мастерство и отблеск хорошо известной по записям и рассказам душевной грации, оттенившей немного усталый голос и оживившей обаятельные песни, гордость южных теноров.